Николай Щербаков - Капитан Лопанчук. И другие морские истории

Прошли годы, сменились виды «носителей», и пластинки ушли на антресоли. Не решился Юрий Максимович ни продать их, ни выбросить. Был момент, когда вопрос о продаже возникал у него в голове, а вот «выбросить» – нет, такого не было. Часть из них еще какое-то время служила на даче, да там и осталась пылиться и мерзнуть в неотапливаемые, непосещаемые зимы.

Рука сама потянулась, и с трудом вытащила первую, попавшуюся вылезшим из общей пачки краем, пластинку. Юрий Максимович дунул, подняв ещё одно облачко пыли, долго глядел на неё в темноте антресолей, потом захлопнул дверцы и аккуратно, держа подмышкой пластинку, спустился на пол. Ему не надо было ставить её на диск радиолы, музыка зазвучала в нем помимо его воли. Он знал эту пластинку с её записями от первой до последней дорожки. Этот диск был гордостью его коллекции. Ещё бы! Подлинный Deutsche Grammophon с лейблом Polydor. И привезен он был из Норвегии в 1971 году. У этого диска была своя, с годами не забываемая история. История, от которой у Юрия Максимовича, еще с молодых лет не раз щемило сердце, а память до мелочей многократно восстанавливала картины тех двух дней из его жизни, связанных с этой пластинкой.

Уже забылась первоначальная затея, из-за которой он оказался на антресолях, уже сидел Юрий Максимович в кресле, держал на коленях когда-то яркий, а теперь потускневший футляр пластинки и вспоминал. В очередной раз, после долгого перерыва вспоминал. Раньше это бывало чаще. И поскольку воспоминание это повторялось, оно приобрело последовательность картин. Он всегда вспоминал «сначала».

Вот он спускается по трапу своего «научника» в норвежском порту Берген и по причалам, больше напоминающими улицы, идет в город. У этих улиц одной стороной является море, а другой двух или трехэтажные дома, образующие единую стену со сверкающими яркими красками или красным кирпичом фасадами, с высокими острыми фронтонами. Он не первый раз в Бергене. Их научное судно, работающее в группе с коллегами из Норвегии и Исландии, периодически заходит в норвежские порты Тромсё или Берген. Наука обрабатывает результаты рейса, а моряки с удовольствием путешествуют по городу. Наших моряков, конечно, притягивают магазины. Ходят они группами, во главе которых ставятся «благонадежные», выбранные первым помощником, помполитом, члены экипажа. Обычно, отлучиться из группы нет никакой возможности. Но вот второму штурману Юрию, как-то так получилось, удалось заручиться доверием капитана и первого помощника, и его одного отпускают ненадолго в город. Время, когда команда планово гуляет по городу, для Юрия время вахты. Поэтому, сменившись в шестнадцать часов, он не спеша полдничает, одевается и отправляется один бродить по уже знакомым улочкам. У него даже кафе свое, знакомое появилось, в которое заходил уже не один раз.

В этот раз он сразу направился в это кафе. Что это – кафе, или бар, он не знает. Но всякий раз, усевшись за столик у окна, он заказывает glass of beer, и подолгу сидит, потягивая пиво и любуясь видом за большим, чистым окном. Он уже стал привыкать к тому, что в кафе может быть мало посетителей, и даже могло быть так, что он был один. У себя на Родине пиво еще продавалось в грязных ларьках, с обязательным наличием очереди. Такой контраст доставлял ему большое удовольствие. Что не говори, а приятно чувствовать себя цивилизованным человеком.

Шел не спеша, и когда дошел до знакомого здания с надписью «vertshuset pub», зашел так, как будто он завсегдатай, и последний раз был здесь буквально вчера. Посидел, выпил свой стакан пива. На окнах появились капли дождя. Уходить не хотелось, было уютно, играла тихая музыка. Юрий помнит, ему тогда показалось, что пойдет сильный дождь. До порта было не близко, идти и мокнуть под дождём не хотелось. Решил пораньше вернуться на борт и выспаться перед ночной вахтой. Расплатился и вышел.

Дождь намочил тротуары, но никак не набирал силу. А над городом повисли подвижные, серые, рваные тучи. Легкие порывы ветра бросали капли дождя в лицо и заставили Юрия застегнуть плащ и поднять воротник. Он уже не прогуливался, он шел в порт.

Идти пришлось мимо городского водоёма с фонтаном, и Юрий невольно пошел медленнее. Был ли это искусственный или естественный водоем он не знал. Водная поверхность занимала целую площадь, была огранена и огорожена невысокой металлической оградой. К воде спускались зеленые газоны. По берегам стояли стриженные куполообразно деревья и красивые белые скамейки. Юрий остановился. Скамейка под деревом была сухой, и он присел, задумался, залюбовался открывшимся перед ним видом на город. В центре озера бил фонтан. Центральная его струя, на глаз, поднималась на высоту примерно трехэтажного здания, и находилась прямо напротив скамейки, где он сидел. А за струей, за стоящими зданиями уже зеленели покрытые лесом скалы фиорда. После серости наших городов красно-белая архитектура Бергена, чистота, зелень газонов поражали Юрия. Здесь в северной стране в городе было больше цветов, чем в нашем Мурманске.

От размышлений его отвлек шум детских голосов. Ватага ребят, одетых в светлые и цветные курточки приблизилась и остановилась у скамейки Юрия. Они были за спиной, и первое время он не поворачивался, и не разглядывал ребят. А те оживленно болтали, смеялись и, по-видимому, тоже не обращали на него внимания. И вдруг, как-то сразу, они оказались рядом и вокруг, заняли всю свободную часть скамейки. Они продолжали что-то деловито обсуждать, и центр этого обсуждения был на другом конце скамейки. Что там происходило, Юрию не было видно, все закрывали спины, севшей рядом девочки, и стоящего рядом с ней мальчика. А между ним и девочкой оказался футляр скрипки. Юрий невольно провел рукой по черной коже футляра. Надо же! Ему показалось, что он сейчас услышит запах канифоли и лака, стоит только открыть футляр.

Это было из его детства. Перед уходом в мореходку он проучился два года в музыкальной школе по классу скрипки. Преподаватель, старенький, маленький Яков Парфентьевич, качал головой и говорил: «Вы делаете неправильный выбор, Юрий. С вашим слухом и руками нельзя оставлять инструмент». Оставил. Уже не один год его жизнью были море, север, льды и шторма. Но вместе с романтикой его не покидала маленькая радиола, переходившая с ним из каюты в каюту при смене судна или должности. И пачка пластинок, не привычных для его коллег. Паганини, Крайслер, композиторы Барокко, переносили с ним тяготы и радости морской, очень своеобразной жизни. Как волны музыки, так и волны Океана за бортом становились для него одним целым.

За годы работы в море он неплохо овладел разговорным английским языком. Но детвора ведь говорила на норвежском, и Юрий сначала даже не пытался разобраться, чем заняты и о чем говорят ребята. И когда он уже решил встать и уйти, мальчик, стоящий рядом, обратился к нему и заговорил о чем-то вежливо, но несколько взволнованно. Юрий попытался понять и, конечно, ничего не понял. Тем более, что мальчик говорил очень быстро. И пришла Юрию в голову мысль, что у них может быть общий язык, на котором они поймут друг друга. Пришла, потому, что вспомнил он фразу, музыкальный термин, которым они пользовались в музыкальной школе, и не обязательно по назначению.