Илья Райх - Жизнь с переводом

В магазине мы купили мороженого, шоколада, жвачек, печенья. Денег добавил Федор, поэтому мы позаботились и о других наших товарищах, при этом опоздав на урок русского языка. Антонина Робертовна конфисковала у нас все сладости до конца урока. Потом попросила достать из портфелей дневники и сложить их на стол. Этого не сделал только Ролан, он оставил дневник дома. «Хорошо, принесешь завтра с утра», – спокойно сказала Антонина Робертовна и начала урок.

Весь урок я мучился, что она напишет или поставит мне в дневник. Больше всего я опасался двойки или кола за поведение. Тогда мне конец, родители не простят. Мама всегда повторяла мне, что я сын учительницы и должен быть примером для других. Иногда мне очень хотелось, чтобы я был сыном шахтера или слесаря, но не интеллигентов, которыми меня часто попрекали наши драгоценные учителя. Но худшее случилось – Антонина Робертовна выписала нам большие и красные двойки за поведение.

К сладостям, которые после урока разобрали ребята, я не притронулся. Ролан, наблюдая за столпотворением вокруг ярких обёрток конфет, растолкал толпу и вынес мне оттуда целую горсть конфет и жевательной резинки. Я поблагодарил и сказал ему, чтобы он оставил все себе. На мое удивление Федор был спокоен, он особо не переживал. Мне бы его хладнокровие.

На целую неделю родители лишили меня «карманных финансов». Это стало для меня самым главным лишением. Из этих денег я всегда умудрялся отложить на очередную игрушку. Санкции ударили по мне очень серьезно. Больше мне не выписывали поощрительных баллов, если я вдруг заикался о помощи Федору.

Но зато я приобрел друга. Мать Федора в этом находила и практический смысл – она стала чаще задерживаться на работе, приезжать позже, когда мы, уже усевшись за компьютер, до помутнения резались в игры. Я даже начинал скучать, когда Федор подолгу не посещал школу.

В школу вернулась Надежда Васильевна. Она появилась сразу после майских праздников. Мы уже забыли о ней, в ее отсутствие мы даже полюбили математику, стоявшую в расписании в этот день последней, как обычно. Все четыре урока до этого ребята только и обсуждали ее возвращение. «Задница вернулась… жаль, что Федор ее не добил», – сокрушались все без исключения. Но самого Федора в школе не было, он отсутствовал уже целую неделю. Многие считали его везунчиком из-за того, что он не встретится лицом к лицу с Надеждой Васильевной. Но я знал, что Федор лежит в больнице для прохождения очередного курса реабилитации и уже не вернется до конца учебного года.

Прозвенел звонок на последний урок. Все пребывали в напряжении, оно было настолько сильным, что во время перемены никто из класса не вышел в коридор. Все молчали. Даже Ролан сидел тихо и не промолвил ни слова, хотя на его лице я прочитал некую отрешенность. В отличие от него, я весь дрожал. У меня затряслись руки, когда на другом конце коридора послышался до боли знакомый цокот женских каблуков. Все замерли. Она вошла.

– Здравствуйте, – спокойно произнесла Надежда Васильевна.

Мы встали.

– Садитесь, – тихо скомандовала она.

Все ждали – с чего она начнет. Если нет Федора, главного источника ее проблем, то, вероятнее всего, она отыграется на других.

– Ну, что вы без меня проходили?

Она подошла к Равилю Мустаеву, взяла его тетрадь, пролистала ее, отдала ему обратно и громко произнесла:

– Не густо!

Она отошла к доске и начала диктовать новую тему. Мы все заметили, что она не такая, как прежде. Она осунулась, побледнела, похудела. В какой-то момент она прервала речь, сжала губы, схватилась за живот, ей было больно. Что-то с ней было не то. Но для нас все закончилось благополучно – как в первый день ее возвращения, так и в последующие дни.

Надежду Васильевну будто подменили, мы не узнавали ее. Она изменилась не только внешне, но и в манерах. Она не кричала на нас, не ставила двоек, не мучила нас у доски. Нет, она все так же требовала с нас знаний и выполнения домашних заданий. Чего у нее было не отнять, так это способность донести любую задачу до любого ученика. У нее даже двоечники начинали думать, – так было и в этот раз, но больше она не лютовала. И мы находили это очень странным.

На последнем уроке она выставила нам годовые оценки, все пять отличников получили свои пятерки, хорошисты – четверки; главное, что не было двоек. Полгода назад никто из нас и не предполагал, что Надежда Васильевна так легко раздаст в конце года нужные нам оценки.

Прозвенел звонок. В классе поднялся шум, многие соскочили со своих мест. Надежда Васильевна остановила нас.

– Погодите… – Она встала, нервно сглотнула. – Дети, я, я… хочу сказать вам, что больше не буду преподавать вам математику, – голос ее дрожал, глаза увлажнились.

Класс ахнул, мы не знали – радоваться или огорчаться. Но больше огорчились, ведь такую доброжелательную Надежду Васильевну нам хотелось бы видеть всегда.

– Вы уходите от нас? – жалобно произнесла Антоша.

– Да, так сложилось, – голос ее дрогнул, вот-вот заплачет, но Надежда Васильевна сдержалась. – Скорее всего, математику вам будет преподавать Галина Сергеевна.

– Мы не хотим Галину Сергеевну, – оживился Ролан.

– Да, да, не хотим, чтоб только вы… – оживились все.

– Чтобы я осталась? – с улыбкой на лице произнесла она и чуть прослезилась.

– Мы хотим, чтобы вы остались! – завопили мы.

– Спасибо, – она расчувствовалась.

Мы даже не могли предположить, что будем упрашивать ее остаться. Всему виной ее болезнь. Нет, Федор был тут ни при чем. Она, кстати, в последний день поинтересовалась о нем и передала ему привет, чем все мы были тронуты. Перед нами стоял совсем другой преподаватель, другой человек. Надежда Васильевна серьезно заболела, – когда проходила курс лечения в Германии, у нее случайно обнаружили рак. Об этом я узнал от учителей-подружек мамы, у которых как всегда в хмельном угаре развязался язык.

Злокачественная опухоль настолько проела внутренние органы, что врачи, даже германские, отказали ей в операции. Она вернулась домой; врачи ей отмерили только пару месяцев жизни. Так оно и вышло – Надежда Васильевна умерла в начале июля.

В тот день меня с утра нашел Федор. Он позвонил мне домой и попросил прийти к нему. Также он высказал просьбу, чтобы я захватил с собой денег, если таковые в моем кармане имелись. Все, что у меня было, я отдал ему, как только переступил порог его квартиры. Он объяснил, что ему нужна моя помощь. Завтра хоронили Надежду Васильевну, а сегодня Федор, в преддверии похорон, задумал попасть в ее квартиру. Я недоумевал. Зачем? Это дело взрослых. «Мне это надо, мне надо проститься», – отвечал он.

Я с трудом понимал, как мы сможем доехать до центра города. «Мы даже не знаем адреса», – со скепсисом отозвался я на его предложение. Федор, к моему удивлению, про все успел прознать – где жила Надежда Васильевна, как добраться до ее дома. В конце концов, я согласился – переубедить Федора было невозможно. Но больше всего меня пугала перспектива волочь его коляску через весь город.