Дарья Куприянова - У каждого своя пицца. История одного проданного паспорта

– Похоже, наш Немо еще не до конца отказался от мира, – прокомментировал Штефан.

Амар засмеялась. Внутри меня расцвела охапка ромашек.

Мы отправились гулять по городу. День засыпал, зажигались фонари. Мне доверили нести там-там.

– Немо, а ведь ты продал всю свою жизнь, верно? Значит, жить тебе тоже негде?

Ой. А вот об этом мы с Ниной Максимовной как-то не подумали.

– Что будешь делать? Хостел? Вокзал?

На койку в хостеле на целых 2 недели мне бы не хватило. На вокзал идти было страшно.

Больше идей не было.

Я растерянно скользил взглядом по красивым старинным домам Тираспольской. Помнится, так сложно было привыкать к одесскому произношению названия этой площади. Казалось бы, ТирАсполь – значит, ТирАспольская. Но в Одессе ничего и никогда не бывает логично. Это город-хаос, живой и бестактный. И площадь там ТираспОльская. Могу только представлять степень возмущения настоящих тираспольцев.

– В общем, идти тебе некуда, – подытожила Амар. – Значит, к нам?

Вот так просто. Эта девушка, сложенная из бобов кофе и какао, вот так просто зовет меня к себе жить. Мы знакомы несколько часов, а она приглашает меня к себе под крышу. Сердце мое гулко заколотало.

– К вам?

– Ну да. Мы со Штефаном живем здесь недалеко, снимаем комнату в коммунальной квартире. Но санузел у нас свой! И на общую кухню мы не ходим, готовим у себя. Комната большая, светлая, тебе понравится.

Особого выбора у меня не было. Не на улице же спать, в самом деле. Я согласился.

И мы пошли домой.

В подъезде пахло кошками, рыбой, жареной картошкой и чем-то кислым. Ступени были разбиты в крошку, и перед каждым шагом я задерживал дыхание и группировался на случай падения. Мимо хвостатой тропической птицей пролетела Амар и скрылась где-то на верхних этажах. Её смех никак не мог покинуть мои уши, блуждая в лабиринтах каналов, набивая свой ритм на барабанных перепонках, как на живых там-тамчиках. Штефан шел рядом, подстраиваясь под мой осторожный шаг. Мужская солидарность.

– Там в квартире еще несколько людей с нами живут. Амар их всех очень любит. Постарайся принять их сразу, и никого из них не суди, хоть бы и в мыслях. А то Амар почувствует и расстроится. Знаю, это сложно, но ты постарайся.

Я кивнул.

– Ты влюбился в Амар, – сказал Штефан с утвердительной интонацией. Он даже не посмотрел на меня – просто продолжал подниматься по лестнице. Я хотел было возразить, но не нашелся, что сказать. Спорить со Штефаном почему-то не получалось.

– Амар одержима религией, ты должен это знать. Она мечтает любить всех людей на свете, как Христос, и тяжело работает над собой. Стартовые данные у неё для такой цели были не очень. Мать-атеистка, очень сухая женщина, художница, рисующая строгие реалистичные портреты. Отец-пьяница, совершенно безвольный, ненавидящий свою работу. Я жил у них какое-то время, когда мы с Амар были у неё в городе проездом.

Я слушал.

– Для Амар все вокруг – братья и сестры, равно любимые. Я тоже ей брат, друг, отец, сын, любовник… Но в итоге, просто попутчик. У того, кто считает всех вокруг сестрами и братьями, нет ни братьев, ни сестер.

– Ты был влюблен в Амар? – спросил я.

– Все мы рано или поздно в неё влюбляемся. И она тоже любит нас всех. «Амар» – любовь с португальского, помнишь? – Штефан немного помолчал. – А на румынском это слово значит «горький».

– А как будет на румынском «любовь»?

– «Amor». Всего одна буква, да? – он вздохнул. – Всего одна буква.

Штефан преодолел последнюю ступень – дальше шла лестница на чердак. Немного задыхаясь после подъема, он зазвенел ключами в кромешной темноте подъезда. Нужный ключ несколько раз клюнул железо входной двери, наконец, попал в скважину и трижды провернулся.

– Если тебе повезет завоевать Амар как женщину, а не как святую, я буду очень за вас счастлив.

С этими словами Штефан распахнул дверь. Перед нами показался тускло освещенный грязный коридор. Костяным остовом под ногами белел неприкрытый бетонный пол. Пахло жареным луком и плесенью. Штефан повел меня вперед.

Мы проходили мимо закрытых, открытых и приоткрытых дверей. Осторожными уличными кошками ко мне принюхивались фрагменты чужой жизни. Крик ребенка и воркование матери. Мужчина, раздраженно разговаривающий с теледиктором. Супружеская ссора. Звон столовых приборов. Кусочек залитого светом ковра и угол большого шкафа. Детский трехколесный велосипед. Перезвон гитары. Женская ссора на кухне. Какой-то грохот и, следом за ним, взрыв хохота.

Дверь, к которой мы подошли, мне не понравилась сразу. Рассохшееся дерево с облупившейся серой краской на нём, почерневшая «золотая» ручка и пожарная копоть по нижнему краю. Запах плесени перебивал тяжелый дух благовоний. Кажется, сандаловое дерево. Захотелось взять в руки ножик, кисть, банку краски и привести здесь все в порядок.

– Готов принимать этот мир таким, каков он есть? – спросил Штефан. – Добро пожаловать в наше скромное жилище!

Комната оказалось довольно большой. На полу в беспорядке валялись матрацы, затянутые разноцветными простынями, а на простынях валялись люди. Множество людей. В правом углу стояло две электрические плитки и чайник, а также несколько тарелок с остатками какой-то еды. Стены были затянуты тканями, завешаны бусами, бумажными иконами, плакатами и картинами. Иисус соседствовал с Ганешей, Лао Цзы – со львом из «Нарнии», а Будду ничуть не смущали ни персики по правую руку, ни Битлы по левую. Освещала комнату лампочка, повисшая на длинном черном шнуре. По бокам от неё свисало несколько лесок с нанизанным на них бисером, создавая ощущение концептуального искусства.

– Нравятся стены? – в комнату вошла Амар. – Это я их так украсила! Там штукатурка отваливалась, пятна были некрасивые. Я закрыла их бархатом и шелком. А стеклянные бусы! Правда, красиво переливаются на свету?

Я кивнул.

– А плакаты?

– Плакаты не мои, они раньше висели на стене, их еще мальчики, когда въезжали, повесили. Я просто перенесла их на ткани.

– Ну, похвали же её, чувак, похвали! Она же так гордится всей этой ерундой! – влез в наш разговор какой-то анемичный подросток, покрытый разноцветными фенечками по самые локти. Голос его все еще ломался. Я глянул было на него раздраженно, но вовремя вспомнил совет Штефана. Это друзья Амар. Нужно принимать их такими, какие они есть. Я улыбнулся.

– Все очень красиво, Амар. Бусины возле лампочки – тоже твоя работа?

Амар засветилась от счастья. Комнату озарило. Мне казалось, эту вспышку света должны были заметить даже на улице.

Штефан представил меня присутствующим.

Анемичный подросток был одесситом, единственный из всех жителей комнаты. Он сбежал из дома год назад, и теперь скитался по городу, подрабатывая, где придется. Родители не спешили его искать. Его звали Мишей.