Мария Гарзийо - Кофе с круассаном

Вечером мы пьем с мамой чай под телевизионные переживания Пушкаревой, которая за сто с лишним серий так и не удосужилась снять очки и пластинку с зубов. Мы продолжаем следить за незатейливым сюжетом в надежде, что когда-нибудь это чудо все-таки произойдет. От сериала и дымящейся чашки мятного чая меня отрывает звонок Лорана. На экране мобильника высвечивается привычное «private number’, я хватаю аппарат и ухожу в свою комнату. Мама вздыхает и неодобрительно качает головой.

– Как ты, mon coeur 3 3 Здесь и далее в обращениях ласковые словечки вроде «моя сердечко», «любовь моя». ? Как прошел день? Ты съездила в агентство?

– Все отлично. Я подписала с ними договор. Они дали мне путеводитель вин. Надо сделать до следующей пятницы.

– Ого, ты теперь будешь разбираться в винах лучше меня!

– Вряд ли это возможно. А как ты? Где ты находишься?

– В аэропорту Шарль де Голль. Мой самолет вылетает через час.

– Когда ты будешь в Сиднее?

– Через десять часов после вылета. Ты знаешь, у меня какое-то неприятное предчувствие. Не хочется лететь туда.

– А отказаться нельзя?

– К сожалению нет. У меня важная встреча завтра в обед. От нее много что зависит. Впрочем, это наверно не предчувствие, я просто устал, и мне хочется к тебе, а не в Сидней.

– Может, еще не поздно поменять билет? Я купила туристический справочник по Риге. Узнала столько нового.

– Значит, у меня будет отличный гид! Я тебе обещаю, любовь моя, что сразу же после Австралии я прилечу в Ригу. Я уже смотрел билеты, нашел прямой рейс из Парижа. Мне так хочется, наконец-то тебя увидеть.

– Мне тоже. Очень, очень.

– Мне так понравилась фотография, которую ты мне прислала вчера. Как ты угадала, что мне нравится красное белье…

Я закрываю поплотнее дверь в комнату. Мама, конечно, не понимает по-французски, но даже по моей интонации можно догадаться, что обсуждаем мы не доказательство теоремы Ферма. В конце сорокаминутной беседы Лоран шепчет в трубку, что любит меня.

– Что бы не случилось, помни об этом, – просит он.

– А что может случиться? – волнуюсь я.

– Ничего. Ничего не случится. Целую тебя.

Я целую трубку и нажимаю отбой. Через две недели я его увижу! Я смогу, наконец-то, прижаться к нему и поцеловать его по-настоящему! Мама нарочито громко шуршит газетами. Я выхожу на кухню, стараясь не демонстрировать открыто своей радости. Но маму так просто не проведешь.

– Ишь вся светится прямо! – замечает она с упреком.

– Чем закончилась Пушкарева? – интересуюсь я нейтрально.

– Как всегда ничем. Скажи лучше, чем тебя так порадовал этот твой неизвестный француз?

– Между прочим, у него есть имя.

– Эти нерусские имена невозможно запомнить. Баран что ли?

– Ло-ран, мама, Лоран!

– Один черт. Вообще не нравится мне он. Мужчина должен быть немного красивее обезьяны. А этот! Прямо актер какой-то. Ты вообще уверена, что это его фотография?

– Уверена, мама. Я не одну фотографию видела, у меня целый альбом. И вообще он скоро приедет, ты сама во всем убедишься.

– Да, неужели! Опять, небось, обманет.

Мое хорошее настроение в неравной борьбе с натиском маминого пессимизма начинает заметно сдавать позиции.

– Все, я пошла спать, – ретируюсь я в надежде сохранить хотя бы его остатки.

– Почти тридцатник девке, а она вместо того, чтобы найти нормального работящего парня, тешет себя несбыточными мечтами о каком-то французе. Да, зачем ты нужна-то этому французу? У него, что в Париже своих француженок нет? – кричит мне в след добрая родительница.

Остатки хорошего настроения окончательно улетучиваются. Перед тем как лечь спать, я долго смотрю на мониторе фотографии Лорана. Он прислал мне несколько профессиональных фото – черно-белые и цветные портреты, на которых он действительно напоминает какого-нибудь красавчика-актера, а вслед за ними снимки из жизни, с вечеринок, поездок, ресторанов. Я смотрю на него, и по всему моему телу пробегает жаркая волна. Скорее бы уже увидеть его. Скорее бы. Мобильный дергается и пищит сообщением. «Моя любовь, я уже в самолете. Отключаю телефон. Позвоню по приезду. Целую». Я засыпаю с аппаратом в руке.

На следующий день я с самого утра берусь за вина. Перевод оказывает несложный, всюду идут повторения. Полу-сладкое, столовое, с фруктовым привкусом… Пока мои пальцы печатают переведенный текст, мозг прокручивает ленту воспоминаний. В университетские годы мы с подружками в парке на скамейке пытаемся откупорить бутылку недорогого вина, купленного в складчину. Штопора в наличии естественно не имеется; из подручных инструментов у нас только карандаш и зонт. Хохоча, мы долбим рукояткой зонта по карандашу, который неохотно толкает пробку внутрь бутылки. Уступив этому совместному натиску, пробка, наконец, проскальзывает вовнутрь, увлекая за собой карандаш. Цель достигнута, мы пьем терпкое вино с привкусом карандашного грифеля, жизнь кажется прекрасной и многообещающей. Domaine de la Romanée Conti 1990 года, Romanée Conti красное вино, цена 16 190, 40 евро, отличается легким вкусом карандаша», набирают мои пальцы.

По радио ведущий читает поздравления. «Екатерина благодарит своего мужа за то, что он подарил ей сына». В магазине что ли купил? – думаю я. Раньше мужья благодарили жен, все-таки именно женщины претерпевают муки родов. А мужика за что благодарить? За один ловкий сперматозоид? Окончательно отвлекшись от перевода, я смотрю на часы. У нас одиннадцать утра, значит, в Сиднее уже семь вечера. Лоран давно должен был добраться. Он обещал отправить мне сообщение, как только разместится в отеле. Экран мобильника девственно чист. Я решаю подождать еще часик – два, может, быть рейс задержали. Мне не к месту вспоминается его плохое предчувствие. Я пытаюсь сконцентрироваться на винах. Через два часа у меня появляется горячее желание выпить сразу все переводимые вина, чтобы хоть как-то успокоиться. Мобильный упорно безмолвствует. Лоран в принципе очень ответственный, если он говорит, что позвонит в определенное время, то всегда выполняет данное обещание. Что-то случилось! Что-то непременно случилось! Что-то плохое. По истечению еще трех часов мое терпение заканчивается. В ход идут мамины сердечные капли. Я набираю номер, который он когда-то давал мне для связи, но которым я никогда не пользовалась, потому что он всегда звонил и писал сам. Абонент не существует. Я судорожно пытаюсь вспомнить название отеля, в котором он собирался остановиться. Там было чего-то четыре. Печатаю в Гугле «four hotel Sydney». Поисковик одним из первых результатов выдает Four Seasons Hotel Sydney. Отлично, это он и есть. Дрожащими пальцами набираю многозначный номер. Английский я учила в школе, но кое-какие основы еще сохранились с тех пор в глубинах памяти. Учитывая то, что все знания и умения человека обостряются в стрессовой ситуации, я надеюсь, что мне удастся сформулировать интересующий меня вопрос. Мои надежды оправдываются. Клерк вежливо сообщает мне, что мистера Дюссана нет в списке их гостей и в ближайшее время таковой не предвидится. Неужели я перепутала название? Да, нет, же, он мне указывал именно этот отель. Что же делать? Я отправляю на адрес Лорана имейл с просьбой связаться со мной, как только представиться возможность. Сердечные капли уже не помогают. Мне хочется стащить из маминой пачки сигарету, хотя я не курю вот уже два года, с того момента, когда моя попытка уйти в запой одержала фиаско. «Успокойся и жди звонка» убеждает меня здравый смысл. «Может, он в другом отеле, устал с дороги, заснул». Может быть. А может, произошло что-то ужасное и непоправимое. Не зря же его тяготило это дурное предчувствие. В любом случае по моим подсчетам там сейчас ночь. Надо постараться сегодня не думать больше об этом, а завтра я проснусь и увижу на экране телефона сообщение, начинающееся привычным «ca va mon coeur?» Он объяснит мне, что рейс задержали, что он перепутал отель, что решил, что я сплю, и не стал беспокоить звонком. Все будет именно так, успокаиваю я себя. «Ни фига подобного» ухмыляется наверху некто всезнающий, наблюдая за моими мытарствами. Я не слышу его и весь вечер глушу свою тревогу нервным чаем.