Игорь Сотников - Память совести или совесть памяти

– Да, да, – поддакивал ему Гера.

– А ведь это желание публичности и есть первая вступительная этапностьмечты. Она, мечта, вообще по своей структуре проявления, как зебра, чередуется своими целеустремлениями. Первоначальная публичность мечты, сменяется на твои узколичностные желания, и так – по кругу. Я же пришел к тому, что мне уже ни того ни этого совсем не хочется, – рассуждал Лу, пока его не довели до кровати.

– Давай отдыхай, и завтра – чтобы был, как огурчик, – не обращая внимания на его разглагольствования, заявил Гера и вышел из спальни. Что ж, он, Гера, выполнив подработку на дому по очистке территории от сопутствующей твоему распутству грязи, теперь может отправиться к себе домой, правда, надо не забыть уведомить охрану о нежелательности беспокойства их хозяина, а то придется опять приезжать на новый вызов. Видимо, на этот раз его звали не составить компанию, а наоборот – расстроить уже поднадоевшую, что, не смотря на некоторую хлопотность, весьма экономит личное время Геры.

Но все же Гера не сразу отправился домой, этому его действию помешало неожиданное столкновение в дверях дома с сестрой Лу.

– Где этот козел? – с горящими глазами ворвавшись внутрь, закричала она.

– Да постой ты, Надя, – остановил ее Гера. – Он уже успокоился.

Надежда, младшая сестра Лу, в гневе была прекрасна, что, в принципе, не ново по отношению к женскому полу, вот только почему-то, мужской род в этом случае, вызывает совсем другие чувства, и на них при этом совершенно не хочется смотреть. Но это, видимо, все-таки игры природы, рисующей устрашающие маски на защитниках дома, чтобы они своим видом могли устрашить неприятеля, и тем оградить дом от опасности.

– Так, где он, – остановившись в проходе, строго спросила она. Гере же это ее состояние определенно нравилось, и он, в упор посмотрев на нее с улыбкой, ответил ей.

– Знаешь, когда в течение часа слышишь от разных людей в чей-то адрес одно и то же определение – то это заставляет задуматься. Может и вправду есть в этом что-то близкое к истине.

– Я что-то не пойму, ты это о чем? – спросила Надежда.

– Да так, о своем. А насчет Лу, можешь не беспокоиться за него. Он уже отключился. Так что, пусть он с утра лучше встретит надежду, чем безысходность.

– Ну, вот еще, – надув губы, заявила она, и затем уже сама внимательно посмотрела на Геру. – Значит так, хватит мне зубы заговаривать. Я знаю, что ты на это мастер. Лучше дай мне попить чего-нибудь.

Гера сходил за водой, а когда вернулся в гостиную, застал Надежду сидящей на диване.

– Вот, как просили, студеная, ключевая, – поднося ей стакан воды, сказал Гера.

Надежда же, глядя на него, не торопясь выпила воду и, поставив стакан на столик, спросила:

– Ну как ты, ведь сто лет не виделись.

– Ну, ты же знаешь мой образ жизни. На работе – вожусь с твоим братцем, дома – ждут моих объятий мои маковки. – С какой-то сострадательной улыбкой проговорил Гера.

– Видишь, я не зря говорила, что когда-нибудь ты будешь хорошей няней для своих детей, – с печалью в голосе сказала Надежда.

– Ты и количество угадала, – ответил Гера.

– Ну, с этим не сложно угадать, – ответила она.

– Ну, а ты то – как? Что у тебя на личном фронте? – спросил Гера.

– Воюем – тихо ответила она.

– А поподробней, нельзя? – спросил он.

– Нет, – зло ответила Надежда, встала с места и продолжила, – все, пошли отсюда.

Гера, не ожидавший такой перемены настроения у Нади, безмолвно последовал вслед за ней к выходу. И уже там, посадив ее в машину и пообещав как-нибудь позвонить, он заметил проступившие слезы на ее глазах. Нельзя сказать, что он остался безучастным к этим проявлениям женской природы, но страх перед болезненными воспоминаниями заставил его память вытравить из себя самые маленькие наметки на них. Вид же Надиных слез начал постепенно прожигать в нем выстроенную им защитную стену, и Гера, решив, что возвращаться к прошлому – задача совершенно непосильная ему, схватился за баранку своего автомобиля, с помощи скорости пытаясь выветрить из себя все возможные глупости, на которые наводит его сердечная мысль. Все же скорость сделала свое дело, заставив его сердце биться учащенно (а некоторых участников движения и вовсе хвататься за сердце, а в некоторых особо чувствительных случаях, и за биту) не только при мыслях о ней, и Гера, напугав соседских котов и праздных прохожих, заехал в свой двор. Влетев домой, он, можно сказать, перепугал своим видом своих домочадцев, и только когда самая маленькая маковка бросилась к нему навстречу, и подбежав со словами: «Папа приехал»», – обхватила его, только тогда Гера, наконец-то, через эту маленькую чувственность, осознал окружающее и пришел в себя.

Лу же, хмуро оглядев свою спальню, наконец-то, решил смириться с ударами судьбы и улечься спать. Но прежде чем завалиться в кровать, он зашел в ванну, дабы удостовериться в своей вменяемости и еще слегка добавить на сон грядущий. Зеркало же, видимо, находясь в сговоре с реальностью, не стало приукрашивать что-либо в своем отражении, и выдало Лу все, как оно есть. Тогда Лу, решив смягчить нрав зеркала, открыл кран в ванной, чтобы набрать в нее воды. «Уж после-то водных процедур, я вновь обрету ясность взора и трезвость мысли!», – размышляя так, Лу стоял в одном положении, наблюдая за тем, как течет вода из крана. А ведь Лу забыл в тот момент о той существующей опасности, которая исходит от твоего долгого стояния на одном месте, а если еще и смотреть при этом немигающим взглядом на текущую воду… Ведь сопряженная с этим текучим действием опасность заворожиться потоком и уйти в вечность, погрузившись в мыслительную глубину при виде этой текучести – весьма не редкая вещь. И только небезграничностьвместимости ванной спасла нашего героя от забвения в этой глубине познания вечности. Наполненность ванны водой заявила о себе переливом воды через край, заливая при этом ноги Лу. Брызги воды привели в чувство нашего мыслителя, и он кинулся перекрывать воду. Но его горячность вместе со скользким полом привели его не совсем к тем результатам, на которые рассчитывал он. Поскользнувшись на мокром полу, Лу (надо отдать ему должное) весьма художественно погрузился в свой автономный водоем, совершив при этом очень запоминающиеся полетные обороты. Но если для нас, находящихся по другую сторону литературного листа, они были скорее незапоминающимися, то для самого Лу, приземлившегося, или вернее сказать, приводнившегося головой об стенку ванны – стали даже очень памятным событием. Ведь именно то событие является наиболее памятливыми откладывается в твоей душе, если оно хоть на мгновение, но приводит вас к беспамятству, вот таков парадокс нашей памяти, и с этим ничего не поделаешь, если разве только не забываешь о нем. Но тем не менее, Лу, зацепив головой стенку ванны, сползает с нее и погружается с головой в этот омут воды. Кто хоть раз погружался с головой в воду в своей или чужой ванной, может подтвердить, что звуки, исходящие извне, совсем по-иному слышимы под водой. Каждому издаваемому звуку сопутствует свой определенный гул, видимо, возникающий из-за препятствующей его движению повышенной плотности воды. Лу же, оказавшись с головой в воде, из-за такой внезапности своего погружения не успел ничего расслышать, да и не об этом он думал в тот момент. Вынырнув назад на поверхность, Лу протер глаза, и заметив кровь из раны над бровью, сделал вывод, что падение все-таки прошло не без осложнений для него. Он омыл лицо, а затем закрыл льющуюся воду.