Ева Ли - Дышать больно

Но мои мольбы, как всегда, остаются не услышанными, как тогда, когда она задыхалась по ночам, когда она харкала кровью, я проклинала тех, кто там наверху, что она еще слишком молода, чтобы так страдать, чтобы умирать, но Мари, моя глупая-маленькая-девочка, не переставала курить, курить и смеяться.

Мои проклятья также остались не услышанными. На все есть причина, даже для рака легких, и мы обе это знали, но молчали, молчали, молчали…

Город ее помнит, ее помнят все каналы, все набережные, все улицы, где Мари оставила часть своей души, мне в подарок, зная, что я буду возвращаться туда раз за разом, я ненавижу ее за это, я люблю ее за это.

А ночью мы танцуем танго, страстный танец любви, на нас обеих высокие шпильки, узкие платья, убраны волосы, танго – строгий танец, он не любит небрежности и распущенности. Мы сами строги, мы слишком остры даже для нас самих. Танго – как укол любовью, это сама настоящая инъекция яда.

Мари сама и наняла того совершенного убийцу, который жил в ней. Вопрос «что она заплатила ему» остается открытым до сих пор…

…«Мы обязательно встретимся, слышишь меня? Прости. Там, куда я ухожу, – весна».

Следующий трек. Дельфин.

Незаметно для самой себя, я за эти годы выучила каждое слово этой песни, каждая ее нота давно пропитала каждую мою пору, до самого костного мозга.

За эти семь лет я сменила не один плеер, но этот трек каждый раз неизменно, незаметно оказывался в моем новом устройстве. Иногда мне кажется, что он уже был там заранее предустановлен, специально для меня, будто продавцам специально было дано такое указание свыше.

Под эту песню так хорошо вспоминается, так больно. Мазохистка. Честное слово, мазохистка. Я не могу себя иначе назвать…

…В июле Мари сдержала свое слово: она показала мне свой спортивный клуб, где она стабильно пропадала три дня в неделю.

Зачем? Что она хотела этим доказать? Вся больная насквозь, кашляющая кровью, пути обратно давно уже нет, но три дня в неделю, как проклятая, посещала тренировки.

Мари безупречно владела ножом; я доверяю лишь острому лезвию – оно не дает осечки, так она часто говорила, когда точила свои любимые ножи, неизменным остался лишь рак легких.

В начале месяца она привела меня в спортивный зал, чтобы я увидела, как она безупречна на ринге. Я знала это и так, но она настаивала, а перед ее просьбами я не могла устоять, не могу до сих пор, я всегда выполняла ее просьбы, написать нашу историю – одна из таких просьб, и улыбаться, да улыбаться завтра, даже когда ее не будет, тоже.

Она была великолепна, совершенна, я видела все, не пропустила ни одного жеста, ни одного удара, у нее было спортивное накаченное тело. Мари была неповторима, она не дралась, она танцевала танец, безупречный, ни единого лишнего движения, и все ее противники были повержены, всегда.

Она не оставляла им ни единого шанса, даже полшанса не было у этих накачанных мужчин, что бросались на нее. Откуда в ней была такая сила?

Закончив свое занятие, она подошла ко мне, взяла у меня бутылку воды и стала жадно пить. К ней мгновенно подскочил какой-то здоровенный парень, шкаф, как я называю таких, и стал ею откровенно восхищаться, какая она молодец, какая она идеальная, при этом он обнял ее за талию.

В глазах моей подруги промелькнуло что-то игривое, о, я уже хорошо знала этот взгляд, я улыбнулась, ожидая продолжения. Мари стала флиртовать с ним, обняла его, улыбалась ему, положив одну руку ему на затылок, а вторую на плечо. Она немного наклонила его, словно желая что-то сказать ему на ушко, он заулыбался в надежде, что ему обломится секс, но Мари резко ударила его лицом о свое плечо, сломала ему нос, он отпрянул назад, она ударила его ногой в живот так, что он упал, держась за лицо и что-то крича, кровь стекала на пол.

Сразу же прибежала медсестра, затем вышел какой-то пожилой мужчина и сказал ей, что хватит новичков калечить, да, клеятся к тебе, пожалела хотя бы одного. Она лишь улыбнулась в ответ.

– Ревнуешь? – игриво спросила она меня.

– К кому? – я в притворном недоумении приподняла правую бровь.

Продолжить нашу игру мы не смогли: она вдруг закашлялась и убежала в раздевалку.

Я пошла следом за ней и наблюдала от самого начала и до самого конца привычную уже картину: моя подруга выхаркивала саму себя со сгустками темно-вишневой крови, я не могла ничем ей помочь, только лишь ждать, стоять рядом, а потом подать белоснежный шелковый платок, которым она вытрет свои губы от воды, а на платке останутся лишь кровавые разводы…

Больше я на ее тренировки не ходила.

А по ночам мне снились кошмары: моя подруга умирает у меня на руках, раз за разом, сон за сном, ночь за ночью, все мои сны были только об одном – о ее смерти, она стояла напротив меня, а потом вдруг, резко у нее шла горлом кровь, и она падала, смотрела на меня в последний раз, улыбалась и просила улыбаться, завтра, непременно, тоже улыбаться.

Я сходила с ума после таких снов, я была сама не своя, я бродила по квартире, по огромной двухкомнатной квартире на Ваське, отделанной в светло-голубых тонах, я переживала, много переживала, начинало болеть сердце, падало давление, меня тошнило, я ругалась матом, шипела от боли, у меня текли слезы, но…

…я не могла себе представить, что будет со мной после ее смерти, она курила, много курила, задыхалась кашлем, задыхалась кровью, но продолжала курить, я вырывала сигареты из ее рук, давала ей пощечину за пощечиной, мяла пачки, выбрасывала зажигалки, давала пощечину за пощечиной, ругалась, плакала, плакала и я, но она все равно продолжала курить, просто ад какой-то, бесконечный, секунда за секундой, день за днем на протяжении всех двенадцати месяцев, что мы были вместе.

Она знала, что умрет раньше меня, что покинет меня, и от этого ей становилось еще хуже, она знала, что я не люблю ее, что никогда не любила и никогда не полюблю… никогда – страшное слово…

Эти кошмары прекратились в момент ее смерти, в момент ее смерти все прекратилось.

Однажды ночью я проснулась с криком от подобного кошмара, Мари в очередной раз умерла у меня на руках, казалось бы, я давно должна была уже привыкнуть к таким снам, к ее смерти, но каждый раз как первый, мне было очень страшно, всегда, после таких снов, как бы ярко ни светило солнце в окно, меня всегда била мелкая дрожь, била и в ту ночь.

Ее не было рядом, она была в ванной, оттуда доносился шум воды да ее кашель, ее кашель до сих пор стоит у меня в ушах, он отдается эхом, множится, он уже давно стал реквиемом по ней, кашель да рев мотоциклов.

Я поднялась, вошла в ванную и увидела ее, постигшую звук, мою единственную подругу, в одном нижнем кружевном белье, склонившуюся над раковиной, мокрые концы волос от воды и крови прилипли к ее лицу, ее губам, я видела ее смерть, ее близкую смерть, я закусила до боли губу, она заметила меня, посмотрела на меня взглядом полным боли, ненависти, любви ко мне.