Сергей Ильичев - Возвращение «Конька-Горбунка»

– Так что же он тогда не взял хорошего коня?.. – вступил в начавшуюся дискуссию Сергей Кирсанов. – Оседлать саму белую кобылицу… Это все равно что поймать золотую рыбку…

– Молодец, Сережа! – заметила Вяземская. – Очень точное сравнение.

– Это для Ивана не важно, – парировал в ответ Лушников. – Та или иная… Все равно в результате был заключен договор о все той же халяве… Помните, там еще момент такой есть, очень точный, когда он вскакивает на лошадь и уже понимает, что она его не скинет. Это все равно, что он бога за яйца в тот момент ухватил… И все сразу получил…

– Володя!.. Ну что это такое… – не выдержала Вяземская.

– А что, разве не так? И потом, это известное образное, я бы даже сказал, крылатое, народное выражение…

– Володя… – вновь прозвучал голос Вяземской, – не заставляй меня раскаиваться в том, что я дала тебе слово…

– Да и вообще все сказки об этом же, – настаивал студент Лушников. – Возьмите хотя бы сборники Афанасьева… Ну хорошо, извините…

– Тебе еще есть что добавить?.. – уточнила Вяземская у своего студента.

– Да! Я думаю, что понимаю, в чем заключен повальный интерес к этой сказке. Народ, который ее с детства слушал, для себя уяснил удивительную историю про простого мужика, который ни сном ни духом, просто усердно работая, даже подчас с неохотой, может найти свой кувшин с золотом. Или такое же счастье, какое свалилось на Ивана.

– Разумеется, – вновь воспользовался паузой Платов, – народ, работающий из-под палки, не только балдеет от этой истории, но и часто представляет себя на месте Ивана… Каждый уже думает, как бы он лично распорядился таким богатством, понимая, что Иван все не так сделал, потому как… просто дурак!

– Ты свой монолог закончил? – спросил Лушников товарища по курсу. – И еще… Конечно же, в чем-то Платов прав. Действительно, а чем мы лучше братьев Ивана, которые воруют, по сути, у своего же. Ничем! Или те крестьяне, которые сегодня поголовно воруют и продают лес. Ни они, ни мы, sorry! Сегодня это особенно актуально, потому что во главе всех отношений встали опять-таки… бабки. Но при всем этом элемент добра, сказочности, заложенные Ершовым, его любовь… делают это произведение на удивление запоминающимся. Оно ложится на сердце, которое, я бы даже сказал, оттаивает. По крайней мере, это я о себе. Об этом и сказка. Она доказывает, что человек может культивировать в себе добро. И сохранить в себе такие черты характера, как милосердие, любовь и жертвенность, в той или иной степени… И, конечно же, веру. Хотя религиозный аспект в сказке, прочитанной мною в детстве и изданной в редакции «Детгиз», практически отсутствовал. Но в этом случае тема борьбы добра и зла выявлена достаточно точно. И эта борьба идет, я бы даже сказал, внутри каждого из нас.

По аудитории мгновенно пронесся «шелест» оценочных суждений сокурсников.

– И последнее, – заканчивая выступление, произнес Владимир Лушников. – Более всего мне, например, понравился образ царя. Очень уж он показался мне актуальным. У него позиция такая: он и ни вашим, и ни нашим. И если копать глубоко, то это уже говорит о гнилостной сущности всего государственного аппарата и политической системы. Она в этой сказке, я бы сказал, этакая проституирующая субстанция…

Аудитория взрывается аплодисментами, и Володя раскланивается.

– Все, Володя… Видит Бог, достаточно.

– А я и сам уже закончил… Я и не Емеля, и не Иванушка-дурачок… Я пока на своей печи полежу… Глядишь, что-нибудь и мне обломится…

И снова аудитория зашлась в смехе.

– Прошу тишины, – начала Вяземская. – Теперь будем во всем этом разбираться уже вместе… Итак, что же все-таки написал Ершов…

– Сказку… – пробурчал Андрей Бирюлин.

– Действительно? Кто бы мог подумать… – раздался уже вопросительный глас его друга Димы Гасова, чем вызвал живую реакцию сокурсников.

– Я, например, – дождавшись тишины, начала Вяземская, – всегда воспринимала это произведение не как сказку. В принципе это и не сказка. Это – изложение сути русской души. И своего рода даже отеческий патерик. До поры до времени русский человек может дремать, воспринимая окружающий мир таким, каков он есть. Потом наступает момент, когда он как бы рождается заново, но не просыпается, а именно рождается… И не просыпается потому, что не спал. Иначе как бы он мог воспринимать окружающую его действительность? И, кстати сказать, был ею почти всегда доволен. Но в какой-то момент жизни человек начинает понимать, что этого ему мало. Более того, это не то, что ему нужно. Должно быть еще нечто, и более важное… И что для этого ему нужен поводырь.

– Как слепцу? – раздался с верхнего ряда голос студента Власова.

– Примерно так! – ответила Вяземская.

– Тогда… ему нужна собака! – едко бросила Князева. – Как всем вам… слепцам, очарованным Ершовым.

Несколько мгновений в аудитории стояла полная тишина.

– Мне выйти? – спросила, поднимаясь из-за стола, студентка.

– Это тебе самой решать. А то, что касается собаки как поводыря… Ну если бы мы говорили о том, как дойти до магазина или сберкассы, то хватило бы и собаки… – и уже не обращая внимания на продолжавшую стоять студентку, Вяземская обратилась ко всей аудитории: – Так кто мне ответит: кто является поводырем для всех нас?

– Господь? – не столько произнес, сколько спросил студент Дима Гасов.

– Верно, Дима! Вот и Иван, как и ты, задался этим же недоуменным вопросом. И с этого момента у него начинается уже осмысленное восприятие жизни. А каждый из нас вместе с ним начинает осмысливать и саму сказку, и хранящуюся в ней информацию. Причем мы не знаем, как ее воспринимают дети, но то, что в ней заложено, я думаю, они, безусловно, понимают. Как ни странно, но именно «Конек-Горбунок» живет со всеми нами до конца дней. Мы все храним в себе заложенную в нем информацию. Пусть не каждый пытается ее расшифровать, но хранит и передает из поколения в поколение – это безусловно…

– Но что именно мы должны были расшифровать? – снова раздался бас Димы Гасова.

– Смысл сказки… Я искала его в ваших сочинениях… – ответила ему Татьяна Виленовна, – к сожалению, так и не нашла.

– Так может быть, и нечего там расшифровывать? – поддержал друга Андрей Бирюлин…

– Сказка – ложь, да в ней намек… – вступилась за сказку уже студентка Белова. – Добрым молодцам урок… Но вашей парочке уже ничем не помочь…

Последние слова Беловой потонули в добром смехе над друзьями.

– А теперь прошу немного тишины… Белова, процитировавшая Александра Сергеевича Пушкина, права. Все гениальное очень просто.

– Это вы о сказках Пушкина? – не удержался от иронии Платов.

– Пушкин, – не обращая внимания на реплику обиженного студента, продолжала Вяземская, – безусловно, Гений! Но, да простят меня коллеги, писал все же по собственному наитию. А Ершов высказывал мысли, которые передавались ему свыше. Но шел к этому он сам. От своей беды, от своего одиночества. Его душа уже выходила на другой уровень понимания жизни, и он ощущал в себе талант писателя, был готов к нему. А все остальное, как и огранка природного самородка, все это приходит со временем. При этом Ершов ведь себя считал человеком, обделенным судьбой. И хорошо понимал, что никогда не поднимется до уровня Пушкина…