Сергей Ильичев - Возвращение «Конька-Горбунка»

– Да не этого он боится, – влез, как медведь, в разговор Толстой. – Объесться он боится, вот чего… Дабы не помереть от несварения желудка…

Присутствующие невольно улыбнулись, а Крылов от сказанного явно оскорбился и демонстративно отвернулся к стене.

– Зря вы так о человеке… Человек – это звучит гордо! – сказал высокий и худой мужчина, пытливо всматривающийся в нового больного. После чего подошел к Вяземской и подал ей руку.

– Горький, Максим… – представился он. – Может быть, читали.

– Конечно же…

– И на этом спасибо… Вы мне все-таки разъясните, как пролетарскому писателю, какое же состояние испытывает писатель, встретившись с этой самой… Музой?

– Если с профессиональной точки зрения, – начала Вяземская, – то можно сказать следующее. Принимая светлую мысль создания за основу, наша душа начинает как бы родниться с ней, и в какой-то момент эта идея (тема) становится уже нашей личной собственностью, нашим творением, ибо мы каждый раз вкладываем в произведение и частички своей души… Это, мне думается, обязательное условие, которое предполагает изначальную и великую любовь у самого художника и к Творцу, и к своему читателю…

– Насчет Бога не могу ничего сказать… – неожиданно произнес Максим Горький. – Я так про маму, например, писал…

И снова в палате зазвучал смех, но уже доброжелательный.

– Продолжайте, пожалуйста, очень интересно! – воскликнул Лермонтов…

Хотя вовсе и не Лермонтов, но Вяземская видела в этом живом, пытливом человеке живую, ищущую душу… И она продолжила:

– Но вот что именно испытывает душа, принимая мысль создания, развивая ее во всей возможной полноте и облачая вещественным покровом, – сие, господа писатели, есть уже тайна художника.

– Пожалуй, что я согласен с вами, – вновь взял на себя роль ведущего человек, назвавшийся Лермонтовым. – Лев Николаевич, а каково ваше мнение?

– Ершов еще молод… Им движет пытливое любознание. Что значит внезапное оживление при возникновении мысли… Это может происходить, лишь когда художник изначально не видит целостное произведение…

– Нет, граф… – вступился за Вяземскую (Ершова) Лермонтов. – Что значит изначальная целостность? Это уже своего рода современное конструирование. Тут Музы и рядом не было… Да и не будет!

– Мне думается, что Лермонтов прав… – вступила в их диалог Вяземская. – Мы знаем заданное нам условие, предполагаем конец… Но это не значит, что нам понятно все, что движет нашими героями… Это тоже тайна. И здесь не может быть авторской заданности, как в произведениях социалистического реализма… Этот процесс непредсказуем, он предполагает углубление автора в самого себя. Более того, в период работы желательно полное охлаждение ко всему мирскому, особенно к удовольствиям жизни. Здесь недопустимы даже резкие переходы творца из одного состояния в другое…

– Я так понимаю, что вы имеете в виду… плотский грех, обжорство или увлечение алкоголем в процессе творчества… – уточнил Крылов.

– В общем, да! – согласилась Вяземская. – Представьте себе живописца, допустившего некую слабость… Думается мне, что это вне зависимости от его желания обязательно отразится на портрете. Хотим мы того или нет, краски в каких-то местах будут более тусклыми, похожими на болезненные язвочки, которые обязательно будут видны человеку с ясным взором… Более того, они будут отражать состояние не портретируемого, а самого художника…

– О, молодой человек, как вы копаете! Типа портрета Дориана Грея… – переворачиваясь к больным, произнес Крылов.

– Не совсем, но думаю, что никто не станет спорить, что художники, как и мы, исподволь рисуют свои собственные портреты…

– Что-то я уже совсем с вами запутался… – грустно произнес тот, кто называл себя Горьким.

В палате раздался смех, прерванный резким голосом:

– Что ржете, бл… В карцер захотели?..

И вдруг вошедший в палату санитар увидел Вяземскую.

– А ты что здесь делаешь, шалава? – рявкнул он.

– Не смейте так говорить, – поднимаясь с кровати, сказал Крылов, – Петр Павлович – гений русской сказки…

– Что ты сказал, урод… Я вам сейчас всем покажу, кто тут гений…

За Вяземскую (Ершова) неожиданно для всех вступился Толстой. Он стоял ближе всех к санитару и к тому же в недалеком прошлом был милиционером. Он ребром ладони двинул хама по шее, и санитар, словно куль, упал на пол.

– Выпорол, была бы моя воля! – сказал он, с презрением глядя на мордатого санитара. – Кое в чем Ульянов-Ленин явно ошибся… Вот вам еще один пример того, что бывает, когда кухарка дорывается-таки до власти…

Вызволило Вяземскую из психиатрической больницы лишь то, что на празднование 200-летия Ершова в Тобольск вновь приехала американка Алла Ранская вместе со своей матерью-старушкой, которая была правнучкой Ершова. Та и попросила устроить ей встречу с Вяземской, посвятившей много лет изучению истории и творчества ее прадеда…

Да и родители переполошились не на шутку в поисках дочери. Сначала Надежда Леонидовна, согласно полученной из университета информации, думала, что дочь в отпуске и снова куда-то уехала. Но время шло, а дочь не объявлялась…

Слава Богу, помог сосед генерал Гусев. Но так как он был на пенсии, то обратился к своему другу Рейну Виктору Александровичу, с которым они много лет проработали вместе, когда тот был мэром Ишима, а теперь был заместителем председателя Тюменской городской думы. А тот уже, в свою очередь, сделал несколько депутатских запросов…

В это же время в составе делегации Союза писателей России в область приехала и Александра – известная поэтесса, лауреат и орденоносец… И уже прямо на торжественном банкете спросила у прижимавшегося к ней губернатора про свою родную сестру…

Знали бы вы, что тут началось…

Но, как оказалось, снова не обошлось без ФСБ… Они, конечно же, знали, где находилась все это время Вяземская. Не могу сказать, что они лично участвовали в ее депортации в это место, но были в курсе всего того, что Вяземская там делала… Что поделать, издержки есть во всяком, даже благом производстве…

Перед Татьяной Виленовной извинились, восстановили в институте, даже дали ей новую квартиру, чтобы было где принимать иностранных подданных. И эта долгожданная встреча состоялась. Вечер был долгим и интересным. Особенно понравился всем рассказ о том, как еще за три года до празднования юбилея своего предка Алла Ранская добилась встречи с президентом России.

Американские женщины, как оказалось, делают это воистину профессионально… Зная всего три русских слова, Алла Ранская добилась участия в пресс-конференции, которую устроили для президента в Калифорнийском университете. Однако после четвертого вопроса, и вновь о Южной Осетии, пресс-конференция была свернута, и президент собрался уже покинуть пресс-центр.