Ольга Фикс - Институт репродукции

В конце же концов, глаза устают, начинают слезиться, взгляд разфокусируется, и Он с готовностью начинает видеться в любом первом встречном.

*

Только тот, кто по-настоящему когда-нибудь уставал, знает какой это кайф, сказав:

– Принеси мне стакан воды! – быть уверенным, что тебе принесут, и не придется передвигать гудящие от усталости ноги, перемещаясь к раковине и обратно.

И тапочки к дверям. И кофе в постель на рассвете перед дежурством – хоть все равно не поможет, ночью ведь ни фига не спали!

И пиджак на плечи в холодный день. И встретить вечером у метро, потому, что не идти же тебе одной в темноте, поздно ведь, и мало ли что.

Только когда интимные отношения уже сложились, и сложились весьма удачно, рискуешь услышать в темноте, одновременно со звуком чужих шагов с той стороны забора по крыше, выдохнутое в ухо нежное: «Ты только не кричи!». Нет ведь, и не может быть никаких сомнений, в том, что через мгновенье у тебя возникнет непреодолимое желанье стонать и кричать. Вместо этого приходится вцеплятся ему зубами в плечо. Изо всей силы! Пусть знает!

Только, когда все уже налажено и отлажено, до запятой и курсива ясно в расписании друг друга, можно начинать смело спрашивать: «А ты сейчас куда? А потом ты что будешь делать?»

И – высший пилотаж! – «А какие у НАС планы на выходные?»

Конечно, отмечаешь иной раз с недоумением ответы вроде: «Есть кой-какие дела…», но все немедленно сглаживается умиротворяющим: «Но к пол-седьмого я уже точно освобожусь, так что ты подгребай, замутим чего-нибудь вместе!»

Конечно, западло, что так и не объяснился в любви, но кто, с другой стороны, кому сейчас объясняется? В кино если только.

Конечно, странно, что не знакомит с родителями, но с другой стороны, мне и самой не особо улыбается тащить его в Яхромку, и знакомить с мамой, детьми, и всеми случайно оказавшимися на тот момент в доме папами. В конце концов, какое мне дело до его родителей? Живут себе где-то там, и пускай живут. Придет время – все поперезнакомятся. Сказал же, что не женится, пока дисер не защитит (ну, или что-то в этом роде сказал, не будем придираться к словам), так чего париться раньше времени!

И время пришло. И показало.

*

Примерно раз в квартал мама устраивает в доме страшный переполох. Она влетает как метеор, и с порога кричит, чтобы все срочно умывались-одевались-причесывались, словом, приводили себя в порядок и готовились к большому официальному выходу в свет.

Объявляется пятнадцатиминутная готовность. Кто не успел, того мама выволочет как есть!

У дверей ванной сразу образуется давка, у раковины в кухне смертоубийство. Кто-то рвется помыться, кто-то, наоборот, отбивается и его приходится тащить силой. Срываются с вешалок парадные наряды – они у нас вечные, в отличии от повседневных, и, раз появившись, передаются потом из рук в руки годами. Платье, золотое с воланами, которое мне купил десять лет назад в Аргентине папа, носила я, потом Марфа, теперь его носит Варька, и дай Б-г, в свое время поносит Танька. Костюм с блестками, купленный Гришке его отцом когда-то в Италии, на международном математическом симпозиуме, год назад стал, наконец, впору Ваське. К счастью, детская мода меняется медленнее, чем взрослая.

Умытые, причесанные, одетые, сами на себя не похожие, мы выходим на улицу. Старшие держат младших, мама дирижирует всеми – только она одна знает, куда мы идем.

Это может быть Большой Театр, может быть Цирк на Вернадского, может быть рок-концерт, или, наоборот, концерт классической музыки в Консерватории, или выставка в Пушкинском Музее, или премьерный показ нашумевшего фильма. Но всегда это что-то страшно крутое, куда все рвутся, и трудно попасть, и приличные, хорошо одетые люди будут попадаться на каждом шагу, и глазеть на нас, как на клоунов (так, по крайней мере, мне всегда кажется).

Но когда начнется то, ради чего мы пришли – мы увидим картины, зазвучит музыка, возникнет действо на сцене – мы немедленно позабудем о существовании людей вокруг, вообще обо всем забудем, и не вспомним. Разве что во время антракта, или после, в фойе, когда будем уже совсем уходить, с задумчиво-погруженными в себя, все еще впечатленными лицами.

Где мама раздобывает контрамарки-билеты-пропуска для меня загадка. Но, в конце концов, человек она в своем роде общественный. Так сказать, широко известный в узком кругу.

Я повязывала Варьке шарфик. Только что закончился премьерный показ новой, авангардной постановки Лебединого Озера, и мы, как всегда шумной гурьбой готовились вывалиться из стеклянного вестибюля Дворца Съездов, и мама еще обещала потаскать малышей по Красной Площади, и навестить с ними Царь-Колокол, и Царь-Пушку. У нее неожиданно выдался абсолютно свободный день.

– Настя, а правда эта девушка как будто лебедь? – спросила Варька, непосредственно тыча пальцем в объект вопроса.

Я хлопнула ее по руке, но все же обернулась.

У соседней колонны очень прямо стояла очень стройная, чрезвычайно изящная девушка в маленьком черном платье с красивым тонким лицом и собранными в узел темными волосами. Она и впрямь напоминала балерину. Девушка нетерпеливо переминалась с ноги ногу и всматривалась куда-то вглубь кишащего в вестибюле человеческого месива – казалось, вся двадцатимиллионная Москва со всеми гостями явилась сегодня смотреть балет.

Неожиданно из толпы вынырнул Игорь – в длинном кожаном пальто, с норковой шубкой в руках. Он подскочил к девушке, и ловким движеньем набросил шубку на привычно подставленные плечи. У них так ловко это получилось, что сразу стало ясно – эти двое вместе давно и успели изучить малейшие движенья друг друга. Это и впрямь было похоже на танец. Я бросила Варькин шарф и уставилась на них, как завороженная.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, Игорь обернулся, и вечная самодовольная усмешка на миг сбежала с его лица.

Но тут же вернулась.

– А, привет! – как ни в чем ни бывало, воскликнул он. – И ты тут! Знакомьтесь! Это Оля, моя невеста, – представил он. – А это Настя, мы с ней работаем.

– Очень приятно, – чуть низковатым голосом произнесла девушка, и протянула мне руку с длинными, тонкими пальцами с черными острыми ногтями.

Тут Варька очень кстати дернула меня за рукав: « Настя, шарф упал!» и я только беспомощно улыбнулась: «Очень приятно, но, дескать, сами видите», и нагнулась за шарфом, а когда выпрямилась, они уже исчезли в толпе.

– Настя, – щебетала Варька, – а правда ведь он ну совсем как принц, а она ну вот прямо как настоящий лебедь, ну правда ведь, да?

– Правда, Варь, – ответила я, сквозь стиснутые зубы – Только ты, пожалуйста, не вертись, а то я шарф твой так и не завяжу, и он упадет, и на фиг совсем потеряется.