Ольга Фикс - Институт репродукции

И немало есть помещений, в том числе на работе, куда я вынуждена входить пригнувшись.

Иногда у меня такое чувство, что большую часть жизни я провожу как-то сжато и скрюченно.

К счастью дома, в нашей родной Яхромской развалюхе, у нас достаточно высокие потолки – и не беда, что местами они протекают.

Танюху я пристроила к себе на живот, и она, успокоившись и расслабившись, в свою очередь вытянулась на мне, и засосала большой палец правой руки, одновременно наматывая прядь волос на указательный палец левой. Это у нас семейное! Мама говорит – я тоже так делала, а про остальных я и сама помню. Или титьку в зубы, или так.

Волосы у Таньки мягкие, светлые, легкие как пух одуванчика – между прочим, очень похожи на мои.

Я лежу, наслаждаясь ее привычной и милой тяжестью и воображаю, как всегда в такие моменты, что вовсе она мне не сестра, а что она моя маленькая дочка. А что, по возрасту, между прочим, вполне подходит.

А отцом бы ее мог быть… ну, хоть, например, доктор Лева. Или Игорь, моя первая дурацкая девчоночья любовь. Или мой последний экс-бой-френд – компьютерщик Илюха. Или… может быть… Костя? В конце концов, мечтать-то я могу о чем угодно, кто мне запретит? И кому это мешает?

Иногда я жалею, что вот я такая умная и серьезная девушка, вечно просчитывающая наперед каждый шаг, по сто раз отмеряющая прежде чем отрезать, органически не способная на безумные поступки и внезапные резкие повороты.

Наверняка это во мне от отца. Он тоже такой… чересчур серьезный.

А мне бы хотелось походить в этом смысле больше на маму.

Она, впрочем, утверждает, что хоть нас у нее и много, и все мы были зачаты, как говорится, естественным путем, тем не менее, рожденье каждого из нас было для нее не слепой случайностью, а сознательным и хорошо продуманным поступком.

Что, впрочем, при ее способах мыслить и поступать, видится как раз вполне вероятным.

Но вот, например, Марфуша, моя горячо любимая и ближайшая по возрасту сестра (между нами четыре года разницы и нагло вклинившийся Гришка).

Так вот – кто мне объяснит, как мы с ней, прожив всю жизнь бок о бок, в одном и том же доме, с одною и той же мамой, получив одно и то же воспитание (если это можно назвать воспитанием!) и образование (аналогично), вскормленные одною и той же грудью (я не шучу, наша мама и в самом деле всех нас выкормила грудью), получились в результате настолько разными?

Причем я не о внешности сейчас говорю. Хотя Марфа смуглая невысокая толстушка, с черными смоляными кудряшками и неожиданно голубыми глазами, а я длинная белобрысая глиста, тощая и бледная, как та спирохета. Однажды училка в музыкалке сказала, что глядя на нас, сразу можно понять, что мы все от разных отцов. «Ну зачем вы так! – сурово попеняла ей коллега. – Нельзя сразу думать о человеке плохо. Мы же не знаем – вдруг они все просто от разных доноров спермы?».

Но я сейчас про другое. Как, почему, из одних и тех же предпосылок мы с ней сделали прямо противоположные выводы?

Мне никогда не забыть, как однажды войдя в нашу никогда не запирающуюся ванную, я застала там Марфу, всю залитую кровью, зубами выдирающую из предплечья свежевставленный имплант.

– Что ты делаешь?! – завопила я. – Это же специально, чтобы уберечь тебя, дурочка, от всяких случайностей, ну чтобы если ты чего, или там с тобой кто-нибудь, так вот чтобы ты тогда не… Ну ты что, совсем ничего не понимаешь?! Марфуш, ты что, совсем ненормальная?!

– Он мне не нужен – процедила сестра сквозь плотно стиснутые зубы, глядя мне прямо в глаза холодными голубыми ледышками. Конечно, все она понимала.

– Да как же… да ведь ты теперь… – у меня просто не укладывалось в голове.

Всегда всем девочкам вживляют имплант с наступлением первых месячных. Делает это школьная медсестра, наряду с прививками и ежегодными измерениями роста и веса. Все знают, зачем это делается, хотя вовсе не все норовят немедленно воспользоваться предоставленной возможностью. Зачем? Все понимают, что это… ну так просто, на всякий случай. Имплант вживляется сроком на семь лет. Потом (а иногда и раньше) его обычно меняют. Или убирают, если девушка должна в скором времени замуж и хочет завести ребенка.

Нормальная современная женщина никогда не пустит такое дело, как зачатие, на самотек. Многие решают в пользу искусственного оплодотворения – так легче избежать врожденных заболеваний. После подсадки эмбриона в матку врачи рекомендуют обождать с сексом пару недель, до завершения плацентации, чтобы убедится, что все в порядке и никакие отклонения от плана будущим родителям не грозят. А потом уж можно с легкой душой и на долгие месяцы забыть о всяком предохранении.

Конечно, наша мама и ее сподвижники, а также некоторые особо экзотические религиозные секты не придерживаются в этом вопросе общепринятых норм. Они, точно в каменном веке, размножаются, так сказать, естественным путем. Тем не менее, большинство из них люди женатые, взрослые, сознательно сделавшие свой выбор.

Но Марфа?! Я просто не понимала – как она могла? Да и больно же это наверняка зверски! Я тогда, помнится, украдкой потрогала свой имплантант – прочно и глубоко засевший под кожей. Если не знать точно где, в жизни не нащупаешь. И чем он ей помешал?

– Почему, Марфа? – простонала я. – Можешь ты мне объяснить, почему?

Покончив со своим немыслимым занятием, сестра наконец повернула ко мне с перекошенное от боли лицо с закушенною губой и бешено сверкающими, полными непролитых слез глазами. Зажимая пальцами сочащуюся кровью ранку и наступая, как на поверженного врага, на валяющиеся на полу окровавленные ошметки ненавистного устройства, Марфа отрывисто процедила сквозь зубы:

– Потому, что я не хочу, чтобы за меня решали. Ничего. Никогда. А в особенности – вот это.

Ей было всего четырнадцать лет. Подумать только! А мне сейчас девятнадцать. И я сильно сомневаюсь, что решилась бы когда-то на что-то подобное.

Разумеется, я ни слова не сказала маме – у нас в семье западло стучать друг друга. Хотя не факт, что она вообще как-нибудь бы отреагировала. Скорее всего, просто передернула бы молча плечами.

Но сама я тогда страшно переволновалась. Мне думалось, если человек устраивает над собою такое, наверняка же с какой-то целью!

Однако время шло, а ничего стремного с Марфушею не происходило. Сестра оставалась сама собой – ходила в школу, в бассейн, в клуб и на дискотеку. Убегала гулять на долгие часы (это теперь она заделалась домоседкой). Ясное дело, не одна, а с друзьями. Их у нее всегда был легион – девчонки, парни, Марфа вечно в центре, всегда во всем заводила. Это у нее от мамы. Прирожденный лидер, общее красно солнышко.

А теперь Марфа тихая, и большую часть времени погружена в себя.