Юрий Михайлов - Семь буханок чёрного… Сборник рассказов

Василий Иванович много раз бывал в доме соседа, даже совместные застолья по случаю праздников устраивали. Но всё это происходило в другой жизни, до смерти Вениамина. Степан Семёнович Сапсай был хозяйственным мужиком, рукастым, в войсках отвечал за маттехснабжение. В его трёхэтажном доме, кроме семи просторных комнат и настоящей «дворянской лестницы», были горячая и холодная вода, паровое отопление, со вкусом оборудованный санузел – белая зависть Василия Ивановича. Кухня и столовая занимали почти весь первый этаж дома: через них – ещё один выход на веранду и террасу.

– Поместье! – Говорил сосед-профессор с горьким юмором, понимавший, что его дачка в подмётки не годится хоромам полковника. – Вот, Стёпа, ты сжился с существующим строем, служишь ему, оберегаешь его, как свою задницу. Потому что барахлом оброс».

– Да, Вася, сжился, приспособился… Только вот почему-то не вылезаю из горячих точек: то Афганистан, мать их так и эдак, то Средняя Азия, то Кавказ, опять же. И сына отправил «заграницу»: не вылезает с Кавказа, три, Вася, три (!) лёгких, слава Богу, ранения и контузию имеет. И до сих пор там находится. Я русский офицер, Вася, и служу Отечеству, как это делали мои отец и дед! А теперь – я и сын.

После этих слов он, как всегда, наливал полную 125-граммовую «походную» стопку водки, такую же наполнял для Василия Ивановича, поднимал правую руку с зельем на уровень груди и громко, каким-то трубным голосом, говорил:

– За Рассею! За русский народ!! Уррра!!! – Выпивал залпом, выдыхал через нос и добавлял. – Хотя я по маме – хохол, а по отцу – еврей.

Вспоминая о встречах и застольях, Василий Иванович переходил из комнаты в комнату, раскладывал, вынимая из большой сумки-мешка бельё Филипка и Евгения. «Не так уж и много скарба у мужиков, – думал он, – наверное, большую часть в квартире оставили. До лучших времён»

Он прошёл два этажа дома, очутился снова в кухне, осмотрел её, открыв все шкафы, вернулся на большую веранду к сумкам. Проверил продуктовую: много еды, кое-какая посуда, упаковки с разовыми тарелками, стаканчиками, ложками и вилками. Повесив сумку на плечо, снова отправился на кухню. Шведский двухдверный холодильник, как вечно голодный крокодил, поглотил почти все съестные припасы. Остальное, включая хлеб, сахар, крупы, макароны и соль, он расставил на полках.

«Ну, что ж, теперь и на третий этаж можно подняться, – подумал Василий Иванович, – только тихо, что-то разоспался, малыш».

Он, перехватывая перила одной рукой, стал, не спеша, подниматься по дубовой лестнице, выкрашенной в цвет слоновой кости и, действительно, похожей на парадный вход в уездное дворянское собрание. Голова уже оказалась на уровне третьего этажа, когда он услышал торопливые шаги: из открытой двери спальни бежал Филипок. Светлые волосы взъерошены, глаза, отдохнувшие, сияют, улыбка во весь рот. На плечах – бежевая фланелевая майка. Малыш обхватил рукой последний столб на перилах лестницы, его круто развернуло, и, чтобы не упасть, он буквально бросился на шею Василия Ивановича. А тот, ещё не поднявшись до конца ступенек, едва устоял на ногах, свободной рукой прижал к груди маленькое теплое тельце. Пенсионер без сил опустился на широкие ступени лестницы, усадил малыша на коленях. Филипок торопливо заговорил:

– Дедушка Василий, я знал, что найду тебя… Мне папа сказал, что мы едем к дедушке. Но он не знал, мой ли ты дедушка? А теперь я знаю, ты мой… Мне сейчас сон приснился. Мы летели с тобой на ракете. Я нашёл тебя на Марсе. И привёз сюда, на землю.

Старый бобыль плакал. По щекам текли слёзы. Он не вытирал их и не дышал носом, боясь спугнуть мальчика. Тёплые волны радости накатывали на сердце. «Весна, – думал он, – вот оно, моё пробуждение. Я чувствовал эти волны. Я верил им.»

Василий Иванович точно знал, что с приездом пятого внука лето будет счастливым.

Соня походила на летящий ветерок. У нее были острые ключицы и недоразвитые бугорки грудей. Она стала для Ивана божественным созданием, таким легким и ломким, что ему постоянно хотелось защитить ее. Он знал о моде «сталинских соколов» на балерин, на умение богатых содержателей создавать иллюзию счастья на одну прекрасно проведенную ночь. Но женились они, как правило, на провинциалках, которых выписывали по окончании летных училищ из дальних уголков необъятной Родины, из тех сел и деревень, где учились вместе в сельских школах – семилетках.

Иван полюбил эту незаметную девушку из кордебалета Большого театра с первого взгляда. Она была такая худенькая, такая беззащитная, что у него, мастера спорта по боксу и гребле, сжималось сердце при одной только мысли, что ее кто-то может обидеть, вот так просто взять и переломить пополам. Вместе с другими «поклонниками» Большого театра он несколько раз стоял у подъезда служебного входа, но так и не решился остановить стремящуюся незаметно пройти девушку. Через подружек своих друзей он узнал, что зовут ее София, что она коренная москвичка, что весит как большой барашек и что у нее нет кавалера.

Познакомил их случай. Иван прилетел после двухмесячной командировки с острова Рудольфа, прямо в полярной куртке приперся к театру, встретил там старого знакомого – штурмана экипажа знаменитого летчика. Тот был с огромным букетом роз, бутылками шампанского в карманах тонкого кашемирового пальто, в белом шелковом кашне.

– Пойдем со мной! – Заорал он, словно глухой.

– Ты с полетов? – Спросил Иван. Он знал, что, находясь в полете по 20 с лишним часов беспрерывно, уши закладывает так, что голос сам по себе начинает вырываться наружу. – Я тоже, даже не переоделся еще…

– Кого заприметил, скажи? Я – ветеран среди поклонников, может, знаю.

– Да мы даже не познакомились толком, не представились друг дружке…

– Ну, ты даешь, брат! Покажи, я быстро обстряпаю это дельце.

– А ты чего с вином?

– Так сегодня у моей примы день рождения. Рвался к ней со всех паров. Еле успел.

Помолчали, закурили. Иван достал короткую трубку, не стал набивать ее табаком, чиркнул спичкой и тут же прикурил, раздувая дымок из маленького эбонитового вулканчика.

– Эх ты, черт, как удобно. А табак ты что, заранее набил?

– Да. Мне хватает на два прикура, если спешишь, или, как сейчас, когда не хочется возиться с мешочком.

– Надо перенять опыт.

– Дарю, – сказал Иван, выбил из мундштука остатки табака и протянул трубку своему товарищу. – Новая почти, раскуривай сам, привыкай. Но главное в трубке я тебе сделал… Это сложная наука: ее надо аккуратно обжечь, отшлифовать…

В это время двойные двери служебного входа открылись, из них выпорхнула первая стайка девушек. Не поймешь, кто был танцовщицами, кто хористками. Все молодые, смешливые, красивые, довольные тем, что хорошо прошел спектакль, что их, наверное, похвалили, что и они могут, наконец-то, бежать к своим семьям и возлюбленным. Знакомый Ивана сделал несколько шагов вперед, вместе с цветами обхватил девушку довольно крупных размеров, поднял ее кверху и заорал на все округу: