Роман Булгар - Пропавшее кольцо императора. I. Хождение в Великие Булгары

– И где он оный град? – женские глаза озадаченно расширились. – На карте, утверди Аллах мою слабую память, нет ныне оного.

– Может, ханум, то и есть Новгород. Но мыслю я так, что сей град давно сгорел, либо вороги его разрушили до основания. И после на его месте либо же вблизи него выстроили славяне другой град и назвали его Новым городом.

– Оттого, видно, и пошло название «Новгород»…

– Возможно, ханум. Далее Иоаким повествует нам о том, что много сотен лет княжили потомки того Славена, имена коих за древностью лет давно все забыты. Но лет за четыреста до того, как правил Гостомысл, сидел будто в Новгороде князь Вандал из того же славного рода.

Новое имя всколыхнуло память, и Суюм заинтересовалась:

– Почтеннейший, прости, он не из тех вандалов, что разрушили Рим? Слышала я: «Рим разрушили вандалы…».

– Думаю, ханум, что все те сказы надо понимать несколько иначе. Не князья оные жили на земле, а народы: славяне, скифы, бастарны и вандалы. Либо их еще кличут венедалами или же венедами. А вот, что пишет Иоаким далее, уже похоже на истину. Было у Вандала три сына, меж которыми отец поделил свои земли. Избор и Столпосвет княжили недолго и померли. И Владимир остался единым на оной земле князем.

По смерти Владимира, пишет Иоаким, правили его потомки, из коих аж в девятом колене был Буривой, отец Гостомысла. Родился он, если посчитать, не более как за сто лет до призвания Рюрика и уж о его-то деяниях Иоакиму было известно достоверно.

В княжение Буривоя нурманы почали беспрестанно нападать на Новгородскую землю, и вся жизнь его прошла в войнах с ними. В конце он потерпел поражение от них, потерял почти все свое войско, бежал в землю карельской чуди, где невдолге и помер. И только Гостомысл побил их, изгнал из Новгорода и прогнал за море. А на берегу выстроил для заслона город Выбор (Выборг) , по имени старшего сына своего, павшего в битве на том месте. Посуди сама, ханум, кому верить, кому из двоих лучше всего знать истину: новгородскому тому епископу, по времени жившему не столь далеко от описываемых событий, или же монаху Нестору, который спустя два века писал в Киеве всякое…

Сосредоточенно нахмурившись, быстро-быстро перелистывая свою тетрадь, ученый мулла нашел то самое, нужное ему, место и прочел:

– Изгнаша новгородци варягов за море и почаша сами собою володети. И не быша средь них правды, и встал род на род, и быша у них усобица великая, и почаша сами с собой воевати …

– И, – глаза у Суюм сузились, – потому-то и призвали они варягов?

– По Нестору, ханум, и выходит, что новгородцы решили призвать варяжских князей, чтобы те пресекли у них усобицы и дали им порядок.

Никак не понимая столь неразумного и недальновидного, с ее точки зрения, шага, женщина покачала укоризненной головой:

– Неужто, столь вольный народ смог бы терпеть на шее иноземцев?

– И я так, ханум, разумею.

– А что пишет на оный счет Иоаким? – Суюм чуть повернула голову вбок, а левая бровь ее вопросительно изогнулась.

Интересно стало ей знать, что мыслил новгородский летописец по тому не столь простому вопросу.

– А Иоаким вещает, что ни малого беспорядка, ни дрязг и усобиц в Новгороде на ту пору не чинилось.

– И кому верить? – женщина озадаченно улыбнулась.

– Послушай же далее, ханум. Было у Гостомысла четыре сына и три дочери. Сыновья один за другим померли и потомства не оставили. Дочерей всех выдали за соседних князей. И когда почуял сей Гостомысл дыхание близкой смерти, стал он размышлять, кому передать ему свое княжение. Вестимо, он хорошо понимал, что если еще при жизни своей дела не урядит, то после начнется промеж новгородцев междоусобица и придет в скорбный упадок вся их многострадальная земля…

На памяти людской много подобных примеров, всех и не перечесть. Знала про то и Суюм из рассказов царственного брата своего.

– И что же он надумал? – живо поинтересовалась она.

– Будто привиделся ему вещий сон про то, как из чрева средней дщери его Умилы выросло огромное древо, сенью своей покрывшее и плодами своими напитавшее всю славянскую землю. Волхвы-колдуны растолковали его сон: мол, надлежит княжить в Новгороде сыновьям Умилы, многочисленное потомство ее принесет славу и процветание славянскому народу. И послали новгородцы послов своих к племени варягов по прозвищу руси, поскольку за их князем была Умила…

– Выходит, что призвали они к себе не иноземцев, а… своих же, как мнится мне, ближайших родственников…

– Да, ханум. Не нурманских князей, исконных своих врагов, а внуков родных и наследников старого князя своего Гостомысла.

– Поведай же мне, почтеннейший, где же обитало племя оное русов? Прежде чем оно пришло вместе с Рюриком в Новгородскую землю…

– Народ русов, некогда весь кучно живший близ Волги и Дона, на берегу Понта, задолго до Гостомысла поделился на многие племена, кои разбрелись в разные стороны, осели на новых землях. Те, что осели на берегах Днепра, его притоках, стали вскоре зваться полянами, вятичами и радимичами. На полночь сели от них кривичи. На заход солнца сели дулебы и дреговичи.

– И поселились они, где и куда теплее? – предположила и высказала свою догадку Суюм. – Поспешили занять все самые лучшие земли. А те, что оказались не столь проворными, довольствовались остатками…

С улыбкой поведал мулла далее про племена, что дошли до берегов Варяжского моря, где издавна обитало много других славянских племен и народов. Были тут полабы, бодричи, лужичи, лютичи, велитичи…

– О, Аллах, сколь их! – невольно воскликнула женщина, перебивая учителя. – Как все упомнить?

– В том и нет великой нужды, ханум. Просто надо постигнуть, что не токмо одно варяжское поморье, но и все земли по большим рекам Одрин и Лабе (Одер и Эльба) были в ту пору славянскими.

– Почтеннейший, в разговоре со мной ты обмолвился, что имеешь ты карту заморских земель. Покажи…

– Да, ханум. Спасибо, что напомнила мне, – мулла достал с полки большую скрутку, лежавшую без применения и изрядно запылившуюся, развернул ее и повесил на стену.

Опираясь на трость, Суюм поднялась и подошла ближе.

– Погляди-ка сама. Весь край сей издревле был засеян сими самыми славянами. Глянь, сколько городов они понастроили: Зверин, Гомбор, Любица, Шецин, Гданск, Браний бор, Берлынь (Шверин, Гамбург, Любек, Штетин, Данциг, Бранденбург, Берлин) … Оные среди них лишь самые важные. Много других и за час не перечесть.

– Но я вижу, что там нынче живут другие народы.

– Да, ханум. Если бы все сие народы-братья держались едино, их не осилил бы никакой ворог. Но единства и дружбы промеж ними не было, и потому их порознь повоевали немцы. То самое же могло произойти и с нами, если бы ты, ханум, прости меня за столь дерзкие слова мои, не пошла бы замуж за нашего бека. Нас, ослабевших, или Русь сломила бы, либо половцы нас в полон взяли бы, либо другой кто нашелся.