Оксана Кириллова - Удар под ребра

– Слушай, я тут подумал, а не хочешь ко мне переехать?

И никаких тебе «давай поговорим», «у меня к тебе серьезное предложение», а главное – никаких уточнений вроде «только, сама понимаешь, мы просто друзья». Его слова были естественны, как воздух. Как он сам.

Я открыла рот, чтобы произнести жутчайшее клише: «Ты действительно этого хочешь?» – и тут же закрыла его. Мне ли не знать, что он действительно этого хотел. Здесь было неуместно и бесполезно переспрашивать, уточнять, а тем более выражать недоумение, удивление и тому подобные эмоции, которых во мне на самом деле не было.

– Устал один платить за квартиру? – усмехнулась я.

– И это тоже, – не стал скрывать Тим.

– Смотри, если бы ты мне сейчас соврал…

– Да я уж понял, с тобой играть опасно.

Мне понравилось, как быстро мы перевели в шутку то, что еще минуту назад стало всеобъемлющим откровением, которое могло бы окрасить в трагически-темные тона нашу встречу. Тим умел быстро переключаться, отбрасывать негатив, как змеиную кожу, но при этом не быть поверхностным ни в чувствах, ни в суждениях.

…он сказал «переехать». Переехать к нему.

Легко догадаться, что я давно мечтала уйти из дома. В четырнадцать лет даже попыталась, но, ясное дело, быстро вернулась. Однако мысль о том, чтобы «смотать удочки», меня не оставила и трансформировалось чуть ли не в навязчивую идею. Надежный и разумный способ был один: дождаться выпускного класса и попытаться поступить в иногородний институт. Несколько лет вдали от Яши (и от мамы, но что ж поделаешь) в этом случае были мне обеспечены. А там уже я должна была стать взрослой и полностью самостоятельной и, даже вернувшись в родной город, жить отдельно – может, со своей собственной семьей. В пятнадцать всегда кажется, что в двадцать один-двадцать два ты будешь совсем другим человеком с совсем другой жизнью и другими взглядами на мир.

Выдающихся успехов в учебе я никогда не делала, однако видела себя студенткой МГУ – в самом крайнем случае, другого московского вуза. Все потому, что я была с первого взгляда и с не свойственной мне обычно пылкостью влюблена в столицу. Но все пошло не так, как я планировала: подав документы на бюджетное отделение сразу нескольких столичных институтов, я везде провалилась. Платное обучение исключалось – мои подработки не позволили накопить столько денег, а разорение матери и отчима (на тот момент главным образом матери) не только было бы некрасивым поступком, но и лишило бы всех чар мою обретенную свободу. Свобода от семьи, за которую приходится дорого платить этой самой семье – как-то противоестественно.

В последние дни приемной кампании я успела поступить на заочное отделение университетского факультета культурологии в своем городе, но до сессии делать там было почти нечего. Страшный был год: серьезный стресс, вызванный крахом надежд, необъяснимо обострил мой дар, и вместо легких ударов под ребра я стала получать острые – такие, что меня буквально сгибало пополам.

В какой-то момент мне начало казаться, что ложь, а вместе с ней дикая боль, подстерегают меня за каждым углом, так что лучше всего, как завещал Бродский, «не выходить из комнаты – не совершать ошибку». Но тут, как назло, в очередной раз потерял работу Яша. Даже подработки, которые я периодически подыскивала без особого рвения (я тогда все делала будто в тумане, хотя, наверное, можно было поднакопить на платное обучение в Москве в следующем году), не спасали от того, чтобы периодически оставаться с ним наедине. Говорить отчиму о своей особенности я считала ниже своего достоинства, потому либо всеми силами избегала бесед, либо терпела, стиснув зубы. После продолжительной серии лжи боль в боку иногда возникала и просто так, без внешних причин.

В тот период я даже малодушно задумывалась о самоубийстве. Но, когда удалось перевестись на очное отделение – сразу на второй курс, – стало полегче. Очень медленно, но моя прежняя, не такая болезненная во всех смыслах, реакция на ложь вернулась. Еще раз попробовав бесплатно поступить в Москве и снова провалившись (видно, совсем я бездарь), особого стресса я уже не испытала. Связанные с учебой перспективы отъезда испарились, но с мечтой съехать я не рассталась, и вот – возможность таки нашлась. Там, где ее совсем не ждали…

Я чувствовала только спокойную уверенность, а где-то на дне души трепыхалось радостное предвкушение. Сколько еще вечеров мы проведем вдвоем с Тимом – с чашкой чая или бутылкой хорошего вина на кухне, перед телевизором за просмотром уютного или, напротив, будоражащего фильма. Будем ходить в гости к общим знакомым (они у нас обязательно появятся), бродить по осеннему парку, шурша листвой, пить растворимый кофе из ближайшего киоска на скамейке летом и шататься по торговым центрам, смеясь над нелепыми, но остромодными одежками. Словом, вести веселую, полноценную молодую жизнь, в которой будет место всему, кроме лжи. Кроме того, от чего так устала и истрепалась моя душа.

– Я считаю молчание знаком согласия, – прервал мои далеко уже зашедшие размышления Тим.

– Очень правильно, – отозвалась я.

Следующие минут пятнадцать пришлось посвятить обсуждению сугубо практических вопросов. Произведя некоторые подсчеты, мы пришли к выводу, что искать полноценную работу мне пока необязательно, но найти подработку хотя бы за несколько тысяч рублей в месяц очень желательно.

– Концы с концами мы сведем точно, что будем шиковать – не обещаю, – шутливо произнес Тим.

Я представила себе гору дорогих «шмоток», модные клубы, фешенебельные рестораны, где чашечка кофе стоит как три полных обеда в институтской столовой, и пренебрежительно, если не сказать брезгливо, махнула на все это рукой. Меня оно никогда особенно не интересовало.

– Для меня шиковать – значит проводить время с теми, с кем я хочу, – заявила я – Тим потом долго с восторгом вспоминал мне эту фразу, тогда же просто посмотрел восхищенными, почти влюбленными глазами и энергично кивнул.

В тот вечер, собираясь провожать меня, как обычно, до дома, он открыл ящик, в котором как попало валялись мятые рубашки и не первой свежести свитера, и задумчиво проговорил:

– Надо бы тут и для твоих вещей место освободить.

– Ну, в основном я храню одежду в шкафу, – машинально сообщила я, вертя в голове еще хрупкую, но уже обретающую реальные очертания мысль: я собираюсь переехать жить к лучшему другу. Не на выходные, не на неделю – надолго. Это же серьезно. Это решение, наверное, нужно как следует обдумать… было.

– Совершенно невозможно, Викуся. Мой шкаф набит всяким хламом, вплоть до учебников за шестой класс.

– Зачем ты перевез их с собой?!

– Понятия не имею. Видимо, в приступе нежных ностальгических чувств.