Георгий Панкратов - Письма в квартал Капучино (сборник)

– Куда ты уходишь? – рассмеялась жена. – Ты еще суп не доел.

И тут страшное осознание накрыло ее, она вжалась в стул и побледнела. Валерию стало не по себе. «Ну вот что я делаю, что ж я за человек-то», – подумал он.

– Ты что? – сказала Мария срывающимся голосом. – Правда, уходишь?

– Ухожу, – ответил Валерий честно. – Правда.

Мария смотрела на него непонимающими глазами, в которых копились слезы, но она сдерживала себя. Ее мир рушился, а Валерий сидел напротив и ел – ложка за ложкой – суп. Она уже перестала что-то видеть, в ее голове взрывались вулканы и разверзлась земля, выпуская наружу кипящий пар. Солнце померкло, и в пропитанной ядом и смертью темноте всходило новое – огромное, ледяное. Оно занимало свое место в центре Вселенной – единственный раз и навсегда.

Мария протягивала руки во тьме, как слепая, и кричала, разрывая ветер, пытаясь вырваться из поглощающего ее неизбежного мира, в котором нет времени, в котором она – единственное живое, трепещущее, страдающее существо, и новый мир поддался – его очертания стали неясными, картинка поплыла, сквозь холод и ночь стал пробиваться тусклый свет, и первым, что увидела Мария, стала люстра, отражающаяся в окне.

Она протянула руки к Валерию, и тот от неожиданности принял их и, оторвавшись от еды, начал гладить. Он не знал, что сказать. Наверное, стоило все объяснить, но он совершенно не представлял, с чего начать.

– Суп вкусный? – еле слышно спросила жена.

– Очень, – ответил Валерий. – Он у тебя всегда самый вкусный.

Она встала, медленно прошлась по кухне, подошла к раковине, включила холодную воду и подставила руки. Затем приложила к вискам, подержала немного, сделала так снова и снова. Выключила воду, подошла к окну и стала смотреть в пустоту.

– Ты сегодня поедешь?

– Да, – ответил Валерий.

– Дождь. Оставайся.

Мария приоткрыла створку, и в их тихую кухню ворвался шум дождя. А с ним и прочие звуки с улицы: шум машин, пиликанье сигнализации. Мария молчала, уткнувшись в ладони. За стеной раздался удар мяча о стену и победный крик сына. «Очередной отработал», – подумал Валерий и улыбнулся.

– А он? – спросила Мария, не шелохнувшись.

– Он мой сын, – ответил Валерий. Теперь ему оставалось дождаться, пока у Марии пройдет шок. Разговора было не избежать: им предстояло решить еще множество вопросов. В том числе, как и когда он будет видеться с сыном. Но внезапный стук в дверь разрушил все эти планы.

– Боже! – истерично закричала жена. – Кто там?

В дверь снова застучали, причем не руками, а каким-то предметом. Марии на миг показалось, что она не выдержит, у нее сейчас взорвется голова и она умрет прямо здесь, на полу кухни.

– Ну, открыл бы, уходящий! – крикнула она Валерию. – Все равно к двери идти, да ведь?

Опередив мужа, она решительно направилась к двери, с растрепанными волосами, мокрым лицом, в мятой футболке, босиком. Но она не думала о том, как выглядит, в голове бесновался пожар, и ей казалось, что она испепелит того, кто позвонил в ее – теперь только ее – квартиру, сразу же, как откроет дверь. И, сделав это, теряя остатки сознания, не имея больше никакой возможности контролировать себя, она заорала в возникшее перед ней пространство лестничной клетки, в лицо человека, стоявшего перед ней, – которого она не видела, даже не понимала, что перед ней кто-то стоит, – захлебываясь слезами, соплями, срывая голос:

– Что? Что? Что?

Испуганный Валерий выскочил в коридор, схватил жену за талию и буквально втащил обратно в квартиру. Она отбивалась, пихала его локтями, кулаками и орала:

– Уйди! Уйди к черту! Оставь меня в покое! Что вам надо? Что вам всем от меня надо?

Внезапно, потеряв все силы, утратив запал, она сникла; прислонилась к дверной коробке, безразлично глядя перед собой.

На пороге стояла пожилая женщина. Ее голова с редкими седыми волосами неестественно тряслась. Одна рука сжимала трость, другой женщина опиралась на стену. Глаза смотрели на Марию сквозь толстые очки, отчего казались огромными, даже устрашающими. Осмотрев Марию с головы до ног, женщина перевела тяжелый взгляд на Валерия.

– Вы из квартиры снизу, наверное, – сказал он.

– Да. Из квартиры снизу. – Женщина говорила медленно, чувствовалось, что речь дается ей нелегко.

– Вы знаете, – Валерий старался говорить спокойно, – мы в курсе, от вас уже несколько раз приходили. Но нам сейчас немного не до этого, у нас туг…

– У нас туг семья рушится, – истерично даже не крикнула, а скорее взвизгнула Мария и сама испугалась вырвавшихся звуков.

– Оно и понятно, – сказала женщина и закашлялась, прислонившись к стене.

Им показалось, что кашель длится бесконечно долго, изо рта женщины текли слюни, голова и руки судорожно тряслись. Это зрелище вселило в них парализующий страх – они не могли пошевелиться, отойти от двери, закрыть ее. В какой-то момент Марии показалось, что это сама смерть пришла за ней, и она содрогнулась от этой мысли, жуткой и одновременно нелепой. Она приоткрыла рот, желая что-то сказать – не важно что, главное, прервать этот кашель, – но вдруг поняла, что говорить совершенно нечего. И словно в подтверждение этих мыслей женщина прошипела, сдерживая новые приступы кашля:

– Я-то уже мертвая.

– Что вам от нас нужно? – потерял терпение Валерий.

– Потому что это не жизнь, конечно… – продолжила старуха, сделав вид, что не услышала его вопроса. – А с вашей семьей все понятно. Раньше надо было думать.

– Чего вы пришли? – Мария посмотрела на нее обезумевшим взглядом. – Чего вам еще нужно?

– Я? – спокойно ответила женщина. Кашель отпустил, и ей стало ощутимо легче. – Я пришла посмотреть.

– Ну, посмотрели? – заорала Мария. – Посмотрели, тогда проваливайте. – Она замахнулась, чтобы ударить старуху, но Валерий вовремя перехватил ее руку и крепко сжал.

– Ох, бессовестные, теперь еще и орете, – сказала женщина, тяжело опираясь на трость. – Нельзя жить только для своей семьи, – обратилась она к Валерию. – Это только так кажется, что живешь для семьи, и это тебя оправдывает, снимает все грехи. А других людей и нет будто. Но нет, другие люди есть, и есть другие семьи.

– Вы к чему, вообще, клоните? – агрессивно спросил Валерий.

– А потом выясняется, что и для своей-то семьи не жил. И нет у тебя оправдания больше. Поздно. – Она посмотрела на Марию и изобразила некое подобие улыбки: – Правда, дочка?

– Я тебе не дочка, чокнутая тварь! – закричала Мария.

Женщина ничего не ответила, развернулась и медленно зашагала по лестнице.

– Сумасшедшая! Чокнутая! – орала в исступлении Мария. – Вы все там сумасшедшие, больные. Семейка уродов! Будьте вы прокляты!

Старуха медленно – шаг за шагом – спускалась, не оборачиваясь.