Максим Ермаков - Зуд

– Как вы, господин Ежи? Вам нехорошо? – Керлиц сел напротив Ежи, на столе уж стояли две темные кружки с янтарной жидкостью.

– Кто это был? О чем он говорил? – Ежи постепенно приходил в себя, хотя виски напряженно гудели, резонируя в унисон струнам контрабаса.

– Это Фред. Он все время пьян – долгая история… не к месту… Не обращайте внимания на его бред, он несет всякий вздор, сам не зная, о чем говорит. Не от мира сего. Его никто здесь не понимает, все его сторонятся, а он живет в своих фантазиях. В общем, он совершенно безобиден, хотя и ведет себя дико. Но зла не причинит. Так что не волнуйтесь. Вот выпейте, это эль, он поможет вам успокоиться, – Керлиц придвинул Ежи литровую кружку и сам отпил из своей.

Упоительно-нежный запах меда, мускатного ореха и можжевельника наполнил легкие Ежи, разбежался по крови, согревая каждую клеточку тела, лаская каждый напряженный нерв, а первый глоток словно утвердил начало новой жизни.

Они сидели долго, молча потягивали эль. Господин Керлиц был тактично тих и только улыбался усами, когда Ежи поднимал на него взгляд. То и дело он зевал и, казалось, постепенно возвращался в состояние той дремотной неги, в котором застал его Ежи, войдя в гостиницу.

Подошел Том, протянул две толстые трубки, набитые мягкой кудрявой травой, и поставил на стол чашу с красно-черными угольками, – они закурили, закутались в туман пряного дыма. Голова очистилась, став светлым храмом чувственных восприятий. Ежи вдыхал запахи, созерцал движения и внимал звукам – ощущая их совокупную целостность, их миротворящую сущность, он любовался волшебством созидания действительности. Время не спешило, заполняя сосуд реальности настоящим. Время неизменно убивало и рождало себя.

Ежи видел мир словно бы впервые, он упивался своими ощущениями: мир завораживал его, заманивал все глубже и глубже внутрь себя; он осознал вдруг, что уже очень давно нуждался именно в этих чувствах и всеми силами стремился их испытать.

– Спасибо, господин Керлиц, – сказал Ежи, – спасибо, что пригласили меня сюда.

– Что вы, господин Ежи, это мой долг как гостеприимного хозяина.

– И все же спасибо. Я, пожалуй, еще не раз загляну в этот бар. Здесь очень уютно.

– Так вы все-таки решили остаться у нас, господин Ежи? – улыбнулся Керлиц.

– Да… Откровенно говоря, я все равно не знаю, куда мне идти. А здесь, кажется, лучшее место, чтобы подумать об этом.

– Тогда, быть может, вам стоит снять квартиру? Один пожилой господин, господин Цамер, сдает квартиры, я могу позвонить ему насчет вас.

– Буду вам благодарен, – ответил Ежи.

– Завтра же позвоню.

– Спасибо.

На часах было 19:47. Ежи вернулся в «Далекую Пристань», чтобы забрать свои вещи и, как и обещал господину Цамеру, сегодня же въехать в только что выбранную квартиру под номером «8» на пятом этаже.

– А, господин Ежи, посмотрели квартиры? – господин Керлиц отложил кочергу, которой шевелил угли в камине, неторопливо подошел к Ежи и пожал ему руку. В нем теперь не было ни следов заспанного блаженства, ни этих дерганых движений неоправданной спешки.

– Да. Съезжаю, – ответил Ежи. – Пришел за вещами…

– Я рад, рад…

Ежи поднялся в свой номер, взял рюкзак, который так и не раскрыл со вчерашнего дня, посмотрел в зеркало и решил еще раз про себя, что все-таки необходимо приобрести зонт.

Спустившись в холл, Ежи положил на стойку регистрации ключ от номера. Керлиц что-то писал в журнале, видимо, делал необходимые пометки о выезде жильца.

– Я хотел спросить вас, господин Керлиц, где можно купить зонт?

– Зонт? Здесь, совсем недалеко: выше по улице, к центру, увидите. Но теперь, наверное, уже закрыто.

– Ничего, я пойду завтра. Всего доброго, господин Керлиц, и спасибо. – Ежи направился к дверям, но Керлиц окликнул его:

– Постойте, господин Ежи, постойте. Я хочу дать вам вот это. – Он протянул Ежи брелок в виде миниатюрных песочных часов, которые, впрочем, могли измерять время, самые малые отрезки его; на брелоке висели два ключа: – Возьмите, это от мастерской часовщика…

– Но я… – попытался возразить Ежи.

– Просто загляните туда. Это совсем близко с магазином зонтов, сразу за площадью, – настаивал Керлиц, – просто загляните.

– Хорошо, я зайду, – Ежи взял брелок, а Керлиц расплылся в довольной улыбке. – Всего доброго.

– До свидания, господин Ежи.

Синим лабиринтом улиц, выстланных рыбьей чешуей и доверху заполненных непрекращающимся дождем, уже таким естественным и привычным, Ежи попал на набережную и опять пошел по самому краю, вдоль чугунной решетки, скользя ладонью по мокрым рельсам черных перил. Тени меняли друг друга, – чем дальше Ежи отходил от одного фонаря и чем ближе подходил к другому, тем длиннее и бледнее становилась первая тень и тем крепче и мрачнее делалась вторая, догоняющая ее. И вот уже первая пропала вовсе, расплывшись и растворившись во тьме, а на ее месте царила вторая, преследуемая уже третьей. Ежи любовался этим хороводом теней: казалось, будто древние духи кружат вокруг, заинтересованные им, новым персонажем, в этом постоянном, хронически неизменном городе, в этом константном мире тишины, дождя и сумрака. Ежи шел, а набережная была бесконечной – только деревья, только река и ряд фонарей, уводящий в даль. И Ежи постепенно сливался с этим миром – размытый силуэт на темно-синем фоне. Дождь, тишина и сумрак. Ежи возвращался домой.

20:32. Проходя по мягкому ковру листьев темной аллеи, Ежи заметил светлые окна на четвертом этаже: это чета Вельт, наверное, готовится ко сну. Нужно будет зайти познакомиться, подумал Ежи, не сегодня, конечно. На третьем этаже тоже горело окно – Цамер и Ворник еще сидят, выпивают очередную рюмку рубинового хереса и греют ноги у электрической печки. Ежи вошел в подъезд, поднялся на пятый этаж, вставил ключ в замочную скважину своей квартиры, отпер дверь и вошел – золоченая цифра «8» крутанулась на гвоздике. Он включил свет, снял плащ, расшнуровал высокие сапоги и прошел к окну – длинной светящейся гусеницей тянулась набережная, туманной ватой белела река. Устало Ежи сел на кровать: напротив, справа от окна, стоял письменный стол, на котором аккуратной горкой лежало постельное белье – господин Цамер не забыл. Справа от двери, в ногах кровати, – шкаф. Слева от двери располагалась кухня, ничем не отделенная от общей комнаты. Она представляла собой длинный стол с раковиной и газовой плиткой, заваленный всяческой кухонной утварью: две старые кастрюли, чугунная сковорода, несколько тарелок, вилки, ложки, ножи. Тонкая стена делила квартиру на основную комнату и ванную, пройти в которую можно было через кухню. Ежи снял свитер, оставшись в одной майке, бросил свитер на стул, стоящий у письменного стола, снял носки и сжал пальцы ног, а затем медленно расправил их, погружая в мягкий ворс серого, с синими полосками, ковра. По всему телу пробежала приятная томная дрожь. Посидев так некоторое время, Ежи прошел в ванную комнату, небольшую, теплую, с приглушенным светом, и включил воду – толстая струя ударила по белой эмали чугунной ванны. Ежи прикрыл дверь, дабы не выпускать тепло. Маленькая ванная наполнилась белым влажным паром, зеркало запотело. Ежи лег в воду и закрыл глаза; он словно чистый лист, хотя и не новый, – прежняя запись стерта, а новая еще не написана. Ежи погрузился в воду с головой…