Татьяна Латукова - Талисман. Волшебные вещи I

Моя жизнь – сплошные похождения? Вовсе нет. Я веду уединённую и ограниченную в смысле секса и чувств жизнь. И у тебя нет права хоть в чём-либо меня упрекать. Ты ведь прыгаешь в койку с первым попавшимся кордебалетом? С тёпленькой невестой, только с самолета? С молоденькой дурочкой, случайно попавшей под власть твоего обаяния? Двойной стандарт, да? Что можно тебе, тирану и мужчине, не можно мне, гражданке и женщине? Я так не считаю, так что претензии не по адресу. Это кордебалету можешь задвигать на досуге.

Ты и отрицать не пытаешься, что я – одна из многих. О чём тогда, вообще, разговор?

Это то, что я думаю. У себя в голове. Ты, может быть, думаешь что-то другое. Но откуда мне это знать? Я вообще ничего о тебе не знаю.

Мне и не надо ничего знать, я должна всё чувствовать? Ты сам всегда говоришь, что мы не должны закапывать труд обезьянок, научившихся говорить, в землю. Только что ты именно это и сделал. И, знаешь, в тот вечер ты очень чётко дал мне всё прочувствовать. Я три дня не могла опомниться.

Теперь я буду попрекать тебя этим всю жизнь? Может, и буду. Почему нет?

А вот в этом нет никакой проблемы. Отвези меня домой. И поищи в кордебалете кого-нибудь поскромнее и помягче характером.

Я много о себе воображаю? Ушиблена звёздной болезнью? Развращена славой?. Утомлена поклонением?. А на самом деле я всего лишь обычная актриска. И мои прыжки стрекозы нельзя сравнить с работой тирана.

Говорю же, это тебе в кордебалет. Там найдётся пара курочек, не ушибленных гордостью и чувством собственного достоинства.

Почему со мной так сложно? Почему я простые вещи превращаю в непроходимые горы? Зачем я такая упрямая и несносная пружинка? Ведь ты так стараешься объяснить мне всё выпавшее на мою долю счастье – быть подстилкой диктатора. Почему я никак не понимаю, что должна прыгать от радости? И не должна доставать тирана глупыми претензиями.

Господин диктатор, иди уже в… кордебалет.

Ты – Чёрный Чародей, а я – жалкая актриска. Но ты знаешь решение всех наших проблем. Великий и ужасный диктатор этой страны снизойдёт до бедной плясуньи. Ты, так и быть, на мне, шлюхе, женишься.

Ой.

Я даже не знаю, что сказать. Нет, знаю.

Пошёл ты…

Это было правильно по сути, но неправильно с точки зрения пространственной ориентации. Уйти пришлось мне. Причем тяжёлую дверь пришлось долго толкать двумя руками, а потом ещё и отскакивать, когда она резко начала закрываться. Ну а потом смысла гордо удаляться с места, где одна моя затаённая мечта вдруг реализовалась в карикатурную катастрофу, уже не было. Я просто убежала.

Осчастливит он меня. Чёрт с ним.

Поросёнка забыла. Жалко.

Так тошно… Прости меня. Я не хотела такого. Просто вспылила. Я знаю, глупо ждать от тебя какой-то романтической белиберды. Я знаю, ты устал, тебя предал важный союзник, тебя грызут свои же тупые чиновники. Но и ты тоже пойми, я живой человек. Ты зло обошелся со мной, и мне нелегко это пережить. Ты думаешь, что достаточно сказать, что всё это было неправильно, чтобы что-то исправить? Но это уже было. Погода часто бывает неустойчивой, и кто знает, какой тайфун принесёт на наши головы завтра? Я не хочу бояться непогоды.

Мне не нужны бумажки, кольца или какие-то глупые клятвы и формальности. Мне достаточно знать, что я что-то значу для тебя. Что я не просто декоративное и удобное украшение твоей жизни, всегда на всё согласное и готовое прибежать по одному твоему слову. Что я важна для тебя. Что я нужна тебе.

Может, мы всё-таки попробуем поговорить спокойно?

Нет? Вообще нет? Что ж, как вам будет угодно, господин диктатор.

Я снова попадаю в капкан тирании. И на этот раз хватка сильнее, безжалостнее, и никаких надежд у меня не остаётся. Мой контракт в театре аннулирован. И денег мне не заплатят. На моей гримерной уже висит табличка с чужой фамилией, и я обнаруживаю свои шмотки небрежно закиданными в старые картонные коробки. Барахло мне не нужно, и раздаю всё девчонкам. Большинство коллег в шоке, но громко сказать об этом никто не решается. Вход в телецентр мне запрещён. Мои счета в двух банках этой страны заблокированы. Разбираться в ситуации надо с управляющими банками, а их приёмные часы – через полгода.

Я не могу увидеть Шута в больнице. Ворон застрял в другом измерении.

Быстро и эффективно моя жизнь превращается в ничто.

Всё разрушено. И выбора нет. Я улетаю.

В самолете меня осеняет. Надо вставить в мой мрачный танец коротенькое дополнение. Там, на шестом такте от финального проигрыша, сейчас я просто протягиваю руки к молчаливым теням впереди. Но мне надо сначала их протянуть – быстро, коротко, отчаянно, а потом заломить и держать так до предпоследнего такта. Сжатые кулаки распрямляются в растопыренные пальцы, а потом руки бессильно падают, и я начинаю умирать. Короче, одноногая собачка теряет последнюю лапку, извивается всем телом и после серии судорог издыхает. Все плачут.

Я показываю «Танец Смерти» на огромном благотворительном марафоне. Старый знакомый, ехидный телеведущий, организует его в память своего погибшего ребенка. Люди говорят много пафосных речей о защите детей, поют грустные песни, читают стихи.

Я успеваю изрядно эмоционально накачаться картинками детей-инвалидов, мёртвых детей, раздавленных колесами, детей – жертв преступлений и всего такого подобного, что обычно предпочитаю просто не знать. И когда около полуночи на тёмной сцене остается лишь несколько лучей света, я выплескиваю свою боль в мир.

Я, в общем, сомневаюсь, что даже самые большие экраны способны создать ощущение сопричастности танцу. Но атмосфера толпы делает своё дело. Стадион плачет. Минута молчания становится единым для тысяч человек скорбным вздохом.

Мое фото с заломленными руками обходит по кругу мировую прессу и на неделю-другую становится самой популярной картинкой в интернете. (Этому здорово способствует ракурс, в котором чётко вырисовывается силуэт моей красивой груди.)

Я могу выбрать любой театр мира. У дверей гостиницы стоит очередь тех, кто что-то хочет мне предложить, продать, продвинуть что-то с моей помощью. Я хожу по улицам в дешёвом плаще, с замотанной головой и в тёмных очках, закрывающих половину лица. Актриса из соседнего номера передвигается по миру и вовсе в специальном одеянии, изобретённом мужчинами для постоянно искушающего их слабого пола. В этой смешной и замысловатой одежде даже для глаз оставлены не дырочки, а сеточки. Я пока до такого отчаяния не дошла, но…

Я ненавижу эту грёбаную славу!

Алло! Алло! Я не слышу! Шут? Это ты? Я так рада! Как у тебя дела? Молодец! Ты видел? Мне кажется, что чересчур серьёзно вышло. У меня есть вариант с чуть-чуть другим финалом. Смешным. Как-нибудь покажу. Но, сам понимаешь, мёртвые дети – не тема для шуток. Ой, меня и так замучили уже.