Елена Девос - Уроки русского

Тем не менее каждый раз его глаза, как самый точный будильник, начинали краснеть и слезиться к концу нашего урока – они не были приспособлены для чтения учебников. Тогда Дидье сморкался, чихал и начинал пытать меня маркетинговыми исследованиями, которые он на коленке сам сочинял для инвесторов, дабы получить деньги под свой замечательный мыльный проект.

– Как вы думаете, Светлана, вот, скажем, в Коломне людям есть чем помыться?

Я, как могла спокойно, отвечала, что не только есть, но и даже можно выбрать чем и как.

– Ну, а качество, качество мыла? Оно там, конечно, уступает марсельскому мылу, сваренному по старинным французским рецептам?

– Старинные французские рецепты, конечно, хороши, спору нет, – отвечала я. – Но вы не забывайте, что мировые гиганты уже не только везут свое мыло в Россию, но и понастроили там мыловаренные заводы, скажем, в Московской области… И вы будете, пусть даже и по старинным французским рецептам, соревноваться именно с ними – в первую очередь в цене, но, вполне возможно, и в качестве.

– Ну, ладно, – вздохнул Дидье. – Лучше объясните мне разницу между «ш» и «щ». Ведь это же одно и то же!

– Это вы сейчас слышите одно и то же, ухо не привыкло еще, не разогрелось, вот как мускулы, когда вы тренируетесь… – вдохновенно сказала я, посматривая на его большой блестящий тренажер, весь в гантелях и штангах, за которым Дидье себе ежедневно что-то там подкачивал и укреплял. – Растягиваются, правильно? И здесь то же самое. Ухо не готово еще, не растянулось, понимаете, на то, чтобы слышать разницу между этими двумя согласными звуками…

– Ну-ну, – проговорил он.

– Так вот, звук «ш» – вы хорошо знаете, это твердый согласный звук, ничего сложного для вас в нем нет, он есть в вашем арсенале. Зато там нет «щ». Что особенного в «щ»? То, что это звук невероятно мягкий, язык ставится ближе к верхним передним зубам… Да, вот так. И все, что вы произносите, будет после «щ» смягчаться, все гласные. Вы говорите «щя», «щю», хотя на бумаге должно быть написано «ща» и «щу», понимаете?

Я написала: «щу».

Он внимательно, чуть склонив голову набок, посмотрел на эту зяку – так довольная курица разглядывает в мягкой огородной земле червячка.

– «Щ» будет превращать твердую большую откры тую гласную букву в мягкий звук, – увлеклась я, – что было [у], как в «choux», станет [ю], как в «tu». На самом деле, мы произносим «щю», только не обращаем на это внимания. А! Да. И сочетание «сч» в большинстве случаев даст вам опять-таки «щ».

– Но это же нелогично! – возмутился он.

– Если логичнее, надо было выбирать немецкий, – тоном, не терпящим возражений, сказала я. – Ну-ка, повторите, ща-а-а-астье.

– Ща-а-а… – покорно прилепил он язык к нёбу.

Франсуа сразу мне признался, что его таланты находятся в области, далекой от лингвистики и точных наук.

– Вы со мной построже, – улыбнулся он, – со мной только строгие справлялись. Я в школе был такой, знаете… хулиган.

У меня нет оснований ему не верить, но я как-то плохо представляю себе моего голубоглазого смуглого ученика в безупречно белой поварской куртке (все это делает его похожим на сиамского кота, если только сиамский кот может аккуратно взбивать серебряным веничком ванильный сабайон, рассказывая желающим свою биографию) в роли хулигана, завсегдатая злачных мест, с вульгарной сигаретой за ухом и шипастым браслетом на правой руке.

Тем не менее, факты – вещь упрямая. В своем родном городе Марселе Франсуа и восьми классов не окончил, после смерти матери рос сиротой «при троюродном дяде», гонял на чужих мопедах. «Гонял» начало уже переходить в «угонял», когда хулиган вдруг бросил все в Марселе (несчастная любовь, коротко объяснил Франсуа) и подался в Париж, где пошел работать официантом – а кем же еще?.. – в знаменитую парижскую брассери «Две мартышки».

Дальше – история сказочная. Поздно вечером заглянул на кухню, стало интересно, попросил разрешения посмотреть, увлекся, помогал повару, окончил курсы, поехал в Лондон, работал там во французском ресторане, но уже со звездой Мишлена. Участвовал в конкурсах, награжден, отмечен… Вернулся в Париж только для того, чтобы махнуть в Сенегал, поработал во дворце у принца, вернулся, какое-то время был счастлив, но около Эйфелевой башни опять заскучал… И вот теперь впереди – Москва. Едет по приглашению модного устричного бара, будет там шеф-поваром.

– И лучше бы мне все-таки уже уметь читать вывески «получение багажа» и «касса не работает», когда я приземлюсь в Шереметьеве, – прищурился Франсуа на горячий сабайон.

Я была с ним совершенно согласна.

И мы начали учиться читать.

…И только тогда я поняла, как же ему было тяжело в школе.

Все, что не обладало формой, вкусом и запахом, было для Франсуа абстрактно, то есть знаковая часть реальности его не интересовала вообще.

Мысль о том, что нам надо будет как-то одолеть правила произношения ударных и безударных слогов, приводила меня в ужас.

Он, насупившись, выводил в тоненькой тетради чужеземные буквы, но прошла неделя, за ней вторая, а из тридцати трех твердо усвоены были только три: а, е и о.

И что обидно, он действительно был не в состоянии запомнить.

Эта чудовищная способность отличников – внушить себе, что то, что неинтересно, на самом деле интересно, – у него отсутствовала начисто.

– Франсуа, – вкрадчиво говорила я. – Вы должны посмотреть на алфавит вечером, перед сном – недолго. Вам нужно только пять минут. Пять минут каждый вечер. И я не прошу – все. Я прошу семь букв. Семь. Вот эти: Ё, Ж, З, И, Й, К и Л… Хорошо?

– Хорошо! – смотрел он мне в глаза, а через два дня мы встречались, и было ясно, что этот алфавит он… ни вечером, ни утром… Не хотелось! Не успел. Устал. Передумал. Забыл. И много чего еще.

Тогда я сделала так.

– Франсуа, – мрачно сказала я. – Я вам позвоню вечером в девять, и вы откроете учебник. А когда буду проходить мимо вашего ресторана, то я вас вызову, и вы мне прочитаете буквы, которые выучили за день.

Франсуа колдовал над своими кастрюльками в пяти минутах ходьбы от бульвара Сан-Мишель – завернуть к нему на пару минут по дороге к метро мне не составляло никакого труда.

И я действительно зашла разочек, и там, под многозначительные улыбки официантов и любопытные взгляды поварят, главный повар достал из кармана бумажку, сложенную вчетверо, и я увидела, что он подготовился, не забыл. Заработало!

Как только он понял разницу между «ю» и «у», «е» и «о», «я» и «а», ему стало легче, а как только ему стало легче, он – о чудо! – заинтересовался. Пять минут практики постепенно стали для него забавой, чем-то вроде чтения газеты… Впрочем, мы сразу перешли на чтение рецептов – и вот тогда все пошло, как сказал довольный Франсуа, как по маслу.