Елена Девос - Уроки русского

© Девос Е., текст, 2016

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2016

Аа Бб Вв Гг Дд Ее Ёё Жж Зз Ии Йй Кк Лл Мм Нн Оо Пп Рр Сс Тт Уу Фф Хх Цц Чч Шш Щщ Ъъ Ыы Ьь Ээ Юю Яя

Русский алфавит, 33 буквы, произошел от кириллицы, заимствованной у болгар. Кириллица была в ходу в Киевской Руси после ее крещения (988 год): громоздкая, длинная, как чулок, азбука, набитая греческими литерами. Букв было 42, так что радуйтесь, уважаемый ученик, что мы не в Киевской Руси.

Позже добавились 4 новые буквы, а 14 старых были в разное время исключены за ненадобностью, потому что соответствующие звуки, как пишет энциклопедия, исчезли.

Я думаю, что звуки все-таки не исчезали, но кому-то показалось, что в партитуре слишком много нот. Петр Первый, например, отменил кси, омегу и ижицу, но ижица не сдавалась, вылезала снова и снова, пока, совсем исчезнув из письма, не въехала в язык на кривой козе: вдруг оказалось, что ей очень удобно обозначать человеческий рот (Гоголь сравнивал с нею рот Ивана Ивановича, и это только один из).

Далее. Тридцать две или тридцать три? Тридцать три, конечно, хорошая цифра, но раньше (до 1942 года) меня бы поправили: 32, потому что Ё за букву не считалась. После 1942 года меня, наверное, посадили бы: Ё стало обязательным к употреблению в печати с 1942 по 1953 год. Вы знаете, кто умер в 1953-м?

Он не знает. Он пришел не для того, чтобы слушать историю букв: ему нужно получить свой урок русского, желательно раз в неделю, желательно без домашних заданий, чтобы «немножко читать» и «как-нибудь говорить». Желательно понимая, что сказал.

Но меня уже не остановишь.

– Смотрите, какая экономия средств! К примеру, звук [ч]. Немцы передают его четырьмя буквами – tsch, англичане двумя – ch, у французов отсутствует. Хотя нет, английские слова вы же произносите на английский манер. Например, скотч.

– А вы сами «ч» не путаете с четверкой, когда пишете? – робко сомневается ученик.

Молодец! Путаем. Конечно же путаем. Много чего мы путаем, когда пользуемся языком.

Давайте действительно ближе к практике – выучим цвета.

Каждый Охотник Желает Знать Где Сидит Фазан.

Да, видите, голубой и синий, причем синий особым словом, отдельным. «Где» – это голубой, го-лу-бой, что, никак не запоминается? Ну, ничего, придумаем что-нибудь, придумаем… Вот смотрите, glace – лед, прозрачный, светлый, голубой. Вот зеркало, прозрачное, светлое, голубое. Запомните первую букву, посмотрите на цвет, видите небо, ну?.. Словарь Ожегова (1981 года издания), который был у нас дома в маленьком книжном шкафу, называл слово «Боже» междометием.

А рядом «Сидит Фазан» – синий-синий, больше, чем море, синий, больше, чем синька, синий. Море будет по-английски си-и-и-инее. ОК?

– Я попробую. I’ll try again. Je vais essayer. – Он смотрит на меня очень преданно, он хочет выучить, он хочет быть способным, он хочет взять и поехать уже куда-нибудь на этом чудовищном языке.

А я не даю, стерегу чудо-юдо, натягиваю узду, отсчитываю полчаса, перемена, и еще полчаса. Перемена.

Русский из-за плохих самоучителей, жестоких, тупых или просто неопытных преподавателей, отсутствия нужного количества интересных учебников, двуязычных книг с комментариями на каждой странице, школ и культурных центров за пределами России, а также отсутствия банальных человеческих причин и перспектив для его изучения несправедливо считается одним из самых трудных языков в мире.

Я никогда не стала бы давать уроки русского языка, если бы не Фаня Паскаль.

Фаня Паскаль жила в Кембридже в 30-х годах ХХ века и давала частные уроки русского языка всем желающим. Группа учеников Фани, если собрать их всех вместе, наверное, могла б удивить любого пестротой своих политических взглядов, неровностью в возрасте и в образовании и несхожестью причин, по которым все эти люди учили русский. И наверное, поэтому никакой группы-то и не было. Ученики приходили поодиночке, каждый на свой урок и на чашку чая.

Как-то раз к Фане пришел сам Людвиг Витгенштейн, выдающийся философ-аналитик ХХ века. Пришел и сказал, что хочет прочитать Достоевского в оригинале (возможно, он хотел почитать в оригинале и Толстого, ведь до Кембриджа Витгенштейн, будучи на фронте, носил в своем военном мешке Библию в пересказе великого русского писателя, но об этом Фаня умалчивает).

С Фаней Витгенштейн научился читать и писать по-русски, расставил ударения на каждой странице «Преступления и наказания» Достоевского, запланировал и обдумал поездку в Советскую Россию. Приходя на урок, Витгенштейн задавал массу возможных и невозможных вопросов, пил чай с пирогом, до которого был большой охотник, и рассказывал о своей жизни. Фане Паскаль тоже было что рассказать, и, похоже, Витгенштейн слушал ее истории с удовольствием. В конце концов именно Фаня Паскаль наряду с известнейшими людьми Кембриджа стала адресатом удивительных исповедей Витгенштейна. Но поскольку это все-таки не Фаня Паскаль, а Витгенштейн создал «Логико-филосовский трактат», загадочней которого в ХХ веке так ничего и не придумали, то Фаня рассказала про встречи с ним в своих мемуарах, а не наоборот.

Когда я прочитала обо всем этом, то подумала: «Как, должно быть, интересно давать уроки такому человеку, как Витгенштейн. Можно даже гордиться тем, что ты когда-то давал уроки русского языка. Никогда не знаешь наперед. Если повезет, то однажды к тебе на урок придет Людвиг Витгенштейн собственной персоной», – подумала я.

И дала объявление, что преподаю русский.

Вернее, не совсем так.

Светлым июньским вечером я притащилась в маленький индийский ресторанчик недалеко от Place Mongue на проводы одной англичанки которая, как это ни странно, уезжала из Парижа в Лондон – до этого я видела только людей, которые приезжали в Париж и никогда не хотели из него уехать.

Компания шумная, веселая, все – девицы, беззаботные птицы, карьеристки, спортсменки, студентки международные, нынче здесь, завтра там. И как-то очутилась между ними одна залетная курица, безнадежная мать семейства, – это, значит, я.

Говорили на смеси французского с английским, преимущественно о работе.

– Англофонам вообще с работой можно не напрягаться, – сказала Вероника, после того как основательно пожаловалась на биржу труда во Франции. – Они могут творить, как Хемингуэй, по утрам, потом идти смотреть скачки, а вечером, на худой конец, давать уроки английского. Вот вас, Андреа, – ткнула она пальцем в твидовое плечо соседки, голубоокой кудрявой мисс, – в любой языковой школе примут. Кругом нужен родной английский язык. Откройте «FUSAC».