Елена Девос - Уроки русского

– В смысле?

– Ну, говорить, что мужу покажет.

– Так ты же разведенная.

– Эх, я пытаюсь ее научить жизни, а она не понимает. Ты-то замужем пока еще, мать моя.

– Ну, ладно, ладно. Не бойся. Давай сюда свой портрет, будем сканировать.

– Ни за что!

– Груша, шансы увлечь богатого и скромного человека твоей мечты неимоверно – пишет твой сайт – увеличиваются, если ты прикрепляешь фотографию к своей анкете, – невозмутимо процитировала я обращение модератора.

– Нет уж, чего это – он будет меня видеть, а я его нет! – перевела она критику на другие рельсы.

– Почему нет? – терпеливо возразила я. – Еще как увидишь. Вот смотри, вот у нас тут разные Сélibataires et Cadres Sup!

– Это что за Кадры Суп? – презрительно спросила она.

– Это значит супер, Груша. Смотри, все равны, как на подбор, и написано: «Войдите в мир женихов высшей пробы!»

– Чё – то одни очкарики, – скептически отозвалась Груша, но с любопытством следила за тем, как разворачивается веер фотографий на экране.

– Аграфена, ты хочешь войти в мир женихов, – грозно спросила я, – высшей пробы?

– Ладно, – подумав, вздохнула Груша, – так и быть, открой мой ящик на Яндексе… Есть там у меня пара фоточек… Вон, видишь, вот эта, где я в красном платье с кружевами, и рядом башня Эйфелева… Бери наклеивай. Пусть падают!

И они упали, друзья мои, они упали! Посыпались, как спелые персики, к загорелым Грушиным ногам.

И вот тут начались другого рода трудности – не технические, а психологические.

Десять витязей прекрасных, которые упоминали приличные вузы и многолетнее образование, были Груше безразличны. Она, во-первых, всегда искала глазами фотографию.

Презирая текст как таковой, Груша смотрела в глаза испытуемому – если глаза были так себе («Не лежит душа», – решительно качала головой Груша), фотография отбрасывалась, открывался другой мейл, и еще, и еще, и я просила: «Грушечка, ответь хоть слово, ну видно же, человек хороший, пишет грамотно…» И тут щебечущая Груша замолкала, грустнела, с опаской уставившись в клавиатуру, выстукивала: «Салют, Жерар», затем цепенела и словно бы окукливалась.

Выяснилось, что она абсолютно не умеет писать письма.

Я пожалела Жерара и закончила требуемый ответ, после чего вошла во вкус и написала еще пару писем и организовала Груше первое свидание. Волновалась я в тот день больше, чем сама Аграфена, надушенная моими духами и в кружевной шали на плечах. Наступил вечер, я ждала ее звонка, смотрела на часы, предвкушала романтику. Ан нет!

Груша, вернувшись домой одна, мрачно сообщила мне по телефону: «Он все хотел о каком-то дизайне говорить, я в этом ничё не понимаю… Говорю: „Кескесе?“ А он мне: „Ах, ах, вы же писали…“ Ты чё писала?!. Да и вообще какой-то… Шибзик. Блондин соломенный, и ботинки на босу ногу!»

Да, куда больший интерес Груша проявляла к брюнетам в носках, особенно если это был подлакированный, как бы чуть смазанный ваксой подвид, который Груша классифицировала в своей тайной романтической таблице как «итальянец обыкновенный».

– Вот эта мордашечка мне нравится! – с восторгом указала она своим пухлым наманикюренным пальчиком на страницу некоего великовозрастного юноши по имени Раян.

И я стала переводить то, что Раян писал о себе.

– Работает в строительстве, – мрачно сказала я.

– Хорошо, строительству никогда кризис не грозит! – обрадовалась Груша. – Чего еще?

– Любит Париж и поездки на велосипеде.

– Ну, я тоже люблю Париж. Какие у него намерения?

– Да откуда он знает, он же тебя еще не видел! – засмеялась я.

– Ладно, давай встретимся, попробуем… – вздохнула Груша. – Только я женщина порядочная! Надо бы как-нибудь намекнуть ему об этом… Он по-русски-то никак?

– Никак.

– Ну, что делать… Не помешает, – подкрутила Груша завитки надо лбом и улыбнулась зеркалу, – языковая практика.

Свидание было назначено через неделю.

Груша вернулась в отличном настроении, откатавшись с Раяном на велосипеде по всему Версалю. Последовали еще две или три встречи, а вот четвертая не удалась: я приняла расстроенную Грушу поздно вечером дома и оставила ночевать, благо муж был в командировке. Она, спрятав у меня на плече лицо, все в слезах, как писал поэт, и в губной помаде, выплакала-таки горькую правду. Итальянец оказался палестинцем, с женой и тремя детьми в Рамалле. Намерения у него насчет Груши были самые чистые: он ей предложил для экономии снять жилье на двоих, любить друг друга, пока у него не закончится французский контракт, и питаться дома, поскольку обожает русскую кухню.

– Говорила мне мама… – всхлипнула Груша.

Тем временем моего полку прибыло.

Жан-Ив, к большому счастью для меня, уехал покорять новые горные и дипломатические вершины, а я получила несколько электронных писем и пять новых, очарованных русским языком странников договорились заниматься – кто час, кто два, кто полтора часа в неделю.

Я стала выезжать в Париж чаще, готовить обед и уроки накануне вечером, чтобы утром можно было только закинуть сумку на плечо, поцеловать Сережу, дать распоряжения Груше о том, что сегодня будут есть дети, и запрыгнуть в поезд, что уходил от нашей станции в сторону Сен-Мишель, к подножию Нотр-Дам на берегах зеленой Сены.

Все мои ученики были людьми своеобразными, и каждый из них учил язык по своей особой и личной причине. Лишь один из них занялся русским поневоле – на заре туманной юности. В школе надо было сделать выбор, какой второй иностранный учить: русский или немецкий. И я с изумлением узнала, что он, так сказать, выбрал «ненемецкий». Я даже не могла поверить, что такое возможно.

Я-то лично очень хотела выучить немецкий, но всякий раз, как только я за него бралась, я почему-то оказывалась беременна. А потом, с грудными детьми, было очень несподручно продолжать занятия чем-либо еще, кроме их пестования. Они не спали по ночам, предпочитали бутылочку грудному вскармливанию, писались, болели, не хотели есть то, что полезно, и хотели то, что вредно, они проливали яблочный сок и горькие слезы на мои тетради – в общем, немецкий продвигался до того плохо, что я только и запомнила стих Гёте, тот самый, который принес такую славу нашему Лермонтову.

– Ужасный язык! – холодно прокомментировал Дидье мой прелестный стишок, и открыл учебник русского на заданной странице.

Он очень старался, освежал знания десятилетней давности крайне добросовестно, он знал, что русский будет не только интересен, но и нужен, если уж ты решил продавать французское мыло в Коломне со своим партнером Константином.