Александр Строганов - Сочинения. Том 1

Гамлет. Точно.

Ужас, ужас, под его ногтями траур.

Приходит в голову, – Смерть любит нас растрепанными.

Энди перехватывает мой взгляд, – Это краска.

– Ничего общего с вашими полотнами, маэстро.

Он неожиданно улыбается. Улыбка мученика Себастьяна, – Да, да, конечно. Так и должно быть. Так и должно быть. Вы голодны?

Зачем я утвердительно киваю головой? Это происходит против моей воли.

В его движениях появляется суета, – Сейчас, сейчас. Будет яичница. К сожалению, ничего лучшего предложить не могу. – Что может быть лучше яичницы?

Извлекается хмурая черепашья сковорода, дюжина яиц.

У маэстро слегка дрожат руки, – Сейчас, сейчас.

И вот уже бледная масса заходится волдырями. Кажется, еще немного и блюдо будет готово. Однако этого не происходит. Ничего не происходит. Масса клокочет, но так и не становится яичницей. Ни через пять, ни через пятнадцать минут, ни через полчаса.

Энди, торжествуя, наблюдает мое изумление, – А что вы на это скажете? Вот где Вавилон. А вы говорите, траур под ногтями. Чертова кожа. – При чем здесь чертова кожа?

Энди выключает газ и, махнув рукой, удаляется в дальнюю комнату.

Он не вернется.

Никогда.

В этом весь Энди Уорхолл.

Арик Шуман

Ха-ха-ха-ха-ха…

Это – из репертуара Арика Шумана, я познакомлю вас с ним чуть позже. И вообще все шутки – из его репертуара.

Дело в том, что Алеша Ягнатьев напрочь лишен чувства юмора, что вовсе не обязательно является недостатком. Да, это мешает жить, особенно в юности, но все в природе компенсируется. И об этом не следует забывать.

Об этом не следует забывать.

Кто знает, какие мысли крутились в голове у Джиоконды, когда она позировала Леонардо? Кто может знать это? Если вы хотите по-настоящему прочувствовать собственное ничтожество, обязательно купите себе птицу. Щегла или попугая, все равно.

Не требует комментариев.

Мир изменился до неузнаваемости

Итак. Мир изменился до неузнаваемости.

Как и когда это произошло?

Я спал. А покуда я спал (как будто даже без сновидений), пронеслась вселенская буря. Пробудившись, я выглянул в окно и, вместо изломанных покосившихся примет крашенного охрой старого дворика, обнаружил холодный шершавый пустырь и самого себя голого на корточках, показывающего себе же самому в окне язык.

Чрезвычайно неприятная история. Хотя, на первый взгляд, довольно смешная.

Только представьте себе эту сцену!

Смешная история, не правда ли?

На первый взгляд.

Арик Шуман

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..

Арик, как и Восток, всегда где-то рядом.

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..

Итак.

Алексей Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года в половине девятого вечера после полудня.

В это время он возлежал в своей ванне…

Итак.

В это время он уже погрузился в свою…

Итак.

В это время он, наконец-то…

Итак.

Алеша Ягнатьев сорока пяти лет от роду сделался стеклодувом в половине девятого вечера после полудня.

И бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу…

Вот с чего начну я свой роман.

И, конечно, солгу. Непреднамеренно, но солгу. Пока не могу понять, в чем дело, но что-то мешает. Что-то здесь не так. Соринка в глазу. Вероятнее всего, страдает принятая в случае написания романов хронология. Время. Что-то со временем. Время – главный враг человечества. Так-то.

Алексей Ягнатьев сделался стеклодувом…

Алексей…

И бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу…

Опустить дату и время. Опустить. Опустить «двадцать восьмого февраля 2006 года». И «половину девятого вечера после полудня» опустить. Какая разница, когда это произошло или произойдет? Время – главный враг человечества.

Да.

В юности, по малоумию, мы (здесь «мы» не совсем точно, позже я все объясню) много смеялись. До неприличия много смеялись (не могу же я отделить себя от своего поколения). Подшучивали, разыгрывали, дразнили друг друга (большая натяжка, позже все-все объясню). Ерничали, высмеивали, потешались. Пощипывали, покусывали.

Однако не убивали друг друга. Не убивали друг друга. Среди нас было немало тех, что вообще не смог бы ударить по лицу.

Итак.

В юности, по малоумию, Алексей Ильич Ягнатьев не мог ударить…

Что-то мешает. Что-то мешает. Логика нарушена, а в результате – ложь. Непреднамеренная ложь. Хотя в данном случае слово «ложь» все же несколько грубовато. Мне лично не нравится. Никак не нравится.

Вечно мы делаем себе поблажки, но тут уж ничего не поделаешь. Наши поблажки себе – как раз то, чем мы невыгодно отличаемся от прочих представителей животного мира. Делаем себе поблажки и лжем, каждые пять-семь минут. Каждые пять-семь минут. Об этом что-то говорил Толстой, Царствие ему небесное.

Как знать, влюблялись ли в него по-настоящему дворовые девушки при такой-то бороде? Наверное, влюблялись. Они были близки к природе, и смутный образ косматого Пана наверняка еще гулял в их жилах.

Определенно граф страдал оттого, что случалось ему лгать. Не думаю, что, будучи, несомненно, большим лжецом, страдаю в той же степени.

Да.

Все же мы существенно измельчали. Хотя, это вполне может оказаться оптическим обманом. Помните ложку, преломленную в стакане с водой? А разбойника в кустах?

В юности, по малоумию, Алексей Ильич Ягнатьев иногда смеялся.

Справедливости ради следует заметить, что смеялась только лишь его оболочка. Сам же Алексей Ильич даже не улыбался. Внутри Алексея Ильича царила тишина. Как в лесу. Только пение птиц и тишина. Он был напрочь лишен чувства юмора, Алеша Ягнатьев.

Уж и не знаю, хорошо это или плохо. Еще лет пять назад я бы однозначно ответил на этот вопрос, – Плохо. Теперь не знаю. Не знаю.

С годами притягивает сочувствие, хотя бы видимость сочувствия. Так что ложь все же оправдана. Иногда.

Иногда.

Уже в юности сущностной мелодией Алексея Ильича было наблюдение. Лес, тишина, пение птиц и наблюдение. Это – к тому, что Ягнатьев, конечно, изменился, очень изменился.

Но не до основания, как окружающий его мир. В противном случае он и не заметил бы чудовищных превращений вкруг себя. Да он бы и бури вселенской не рассмотрел.

Точно.

Алеша

Алексей Ильич Ягнатьев сорока пяти лет от роду…

Алексей Ильич Ягнатьев…

Алексей Ильич…

Алеша…

Алеша…

Але…

Не смотря на то, что в предлагаемом писании вы обнаружите черты и движения некоей личности, назовем его Алексеем Ильичом Ягнатьевым, на самом деле, перед вами роман о двух потрясающих открытиях в области естественных наук, имеющих самое непосредственное отношение к каждой драгоценной минуте нашего земного существования. Это – явление энтропии и броуновское движение.