Илья Сушенцев - Слушая других. Психотерапевтические истории

– Да, – Сергей охотно закивал, – я друзей потерял. Родня зовёт, мол, Серёга, пошли выпьем, чего ты? А я не могу. Один раз напился, так всю ночь потом в сарае просидел под верстаком, думал, сейчас меня найдут и зарежут как барана. Отец на двадцать третье февраля всё время повторяет: «Надень форму, надень форму!» На медали посмотреть он хочет, и чтобы я ещё по улице так прошёл!! А мне эти медали, – Сергей сделал движение ребром ладони по горлу, – вот где. А когда у меня страхи начались, мать сказала, что я работать просто не хочу…

– Вы злитесь? – спросил я.

– Нет, – ответил он машинально.

– Вы злитесь, – уже утвердительно сказал я.

– Да, наверное…

– И вам есть на что.

Это обещало быть долгой работой, но я знал, что в данном случае Сергей сможет жить дальше. Он был одним из многих – простой «срочник», которого не спросили, хочет ли он воевать. А после всего он оказался не нужен, да и кому пригодится в обычной жизни человек, убивавший на войне?

Он был не нужен, он был лишним. Как гильза от патрона.

В конце занятия я попросил участников группы подвести итог.

– Когда я слушала Сергея, – сказала одна из участниц, – я поняла, что справлюсь со своей болезнью.

– Почему, поясните? – уточнил я.

– Ну, – она замялась и посмотрела на Сергея извиняющимся взглядом. – Я увидела, что тебе хуже, чем мне, но ты борешься. И я подумала, что если кто-то может справиться с таким , то со своими-то проблемами я точно разберусь.

Сергей улыбнулся.

– У меня отец, когда с фронта вернулся, – начал другой участник группы, пожилой мужчина, – он же также не нужен оказался. Я теперь понимаю, когда тебя послушал. Как же он тогда пил… И нас гонял.

Он замолчал и тяжело вздохнул.

– Я же ведь думал, что он скотина и алкаш… А теперь понимаю, что ему самому помощь нужна была…

После всех заговорил Сергей.

– Знаете, меня ведь первый раз так послушали, – его глаза стали мокрыми.

– Наверное, обидно, что это случилось именно здесь, а не дома, – констатировал я.

Сергей грустно кивнул, и я продолжил:

– Но, к сожалению, вашим близким никто не рассказал, как себя вести. Не учат у нас человечному обращению с людьми. Но вы здесь и вы может выздороветь, даже не смотря на то, что все это было давно, даже не смотря на то, что вы без поддержки.

Многие участники отметили, что рассказ Сергея, и то, что он вообще открылся, что-то изменило в них. Эти переживания словно сблизили их. Лишь одна участница, та, что всё занятие закрывала глаза, с недовольством произнесла, что не будет больше ходить. «Мне своих проблем хватает, чтобы ещё чужие слушать», – с гневом сказала она. Я простодушно покивал и сказал, что это её выбор. Раскрывать информацию о том, что её супруг – участник боевых действий в Афганистане, я не стал.

Я часто сталкивался с комбатантами – ветеранами локальных войн. Терапия с ними всегда была в чём-то особенной и отличалась от множества других случаев. Я понимал, что нас разделяет не просто пережитый опыт, скорее всего это то, что я никогда не пойму и не осознаю. Они смотрели на меня и на мир вокруг отчуждённым взглядом, не понимая, как люди могут спокойно веселиться, когда страшные вещи происходят совсем рядом. Это не повседневный, ломающий жизнь опыт был мне недоступен. Что мог предложить им я, когда они верили, что их переживания может разделить и понять только побывавший там . Да я и не пытался понять, так как просто не мог, а делал, что должен.

Многие из них словно так и не вернулись, оставшись там, со своими товарищами.

На войне все солдаты: в психотерапии я встречал и тех, кто не служил, но находился в центре вооруженного конфликта. Они тоже страдали, день за днём переживая о том, что потеряно. Я говорю не об имуществе или деньгах, нет. Они потеряли гораздо большее – чувство своей защищённости, уверенность, что завтра всё будет хорошо. И к своему ужасу, я не мог им этого обещать.

Тот опыт, который пережили эти люди, ломал их. Но я знал, что всё в этой жизни можно исправить, и только смерть неисправима, но даже её можно пережить.

И я видел, как они жили, как становились уверенней и возвращали себе прежнюю способность радоваться жизни.

Тане было 33 года, но внешне она выглядела значительно моложе. Дело было отчасти в субтильном телосложении и мягких чертах лица, но в большей степени – «подростковом» выборе одежды. Розовые серёжки «Hello Kitty» странно выглядели на фоне ассиметричной стрижки с агрессивно выбритым виском. На правой ладони по одной букве на пальце готическим шрифтом было вытатуировано «EVIL». Ногти покрашены в разные цвета. Всё это сильно бросалось в глаза и, по всей видимости, вызывало весьма неоднозначную реакцию у окружающих людей.

Таня несколько раз откладывала и переносила нашу встречу, находя различные оправдания. Порой она просто по-честному забывала, но чаще Мироздание проворачивалось вокруг Тани, чтобы создать всевозможные непредвидимые обстоятельства на её пути к психотерапевту. В доме внезапно начинали течь все имеющиеся краны и трубы; дедлайны на заказы абсолютно внезапно сокращались; похороны родственников начинали происходить с пугающей частотой. В итоге Таня появилась в самое неудобное для меня время и в самый неудобный день.

Предположение о её характерологии – краеугольном камне стратегии в психотерапии – начали появляться сразу. Но необходимо было подтверждение догадок, ведь до этого я общался с ней только по телефону, и у меня не было полной информации о личности пациента.

После взаимных приветствий и необходимых формальностей Таня залезла в кресло с ногами и спросила:

– Так что там с моим беспокойством?

– Расскажите более подробно, как это происходит с вами, – по опыту я догадывался, что именно Таня расскажет мне, жалобы тревожных пациентов похожи и даже их мысли по этому поводу предсказуемы.

– Ладненько, – Таня наморщила лоб. – Это случается, когда я с кем-то общаюсь. Я начинаю говорить очень быстро и сбивчиво, мне хочется побыстрее закончить разговор, сбежать домой, вымыть язык с мылом и всегда слушаться маму.

– Итак, вы чувствуете тревогу, когда общаетесь. Это бывает в разговоре со всеми людьми?

– Ну, нет. – Таня задумалась. – Чаще с незнакомцами или при устройстве на работу.

– Минутку, – я почувствовал, что потихоньку начинаю запутываться. – То есть вам тревожно, когда вы общаетесь с незнакомыми людьми?

– Ну, да, а вам было бы не тревожно? – Таня начала активно жестикулировать, помогая себе в рассказе. – Подходит такой на улице, а передние зубы все стальные, весь в наколках, башка вся в шрамах и молвит человеческим голосом: «Закурить, девица, есть?»

Она замолчала, смотря вопросительно на меня, я сделал жест, предлагая ей продолжить, так как не понимал, какой реакции она от меня ждет.