Валентин Николаев - Собрание сочинений в двух томах. Том II

Так кто же правит Земной жизнью? Ведь и на дереве ничего не совершается случайно. А вот на целой планете пытались и пытаются установить порядок какими-то партиями, революциями, войнами, исходя из собственнопридуманных теорий. Земля – слишком большая для одного ума и для одной жизни.

39. Мир переделать невозможно. Но почему-то всегда находятся люди, которые жаждут этого. Им однажды начинает казаться, что человечество до них жило не так, замучилось, а вот они начнут и всем устроят счастливую жизнь.

40. Более запутанной судьбы как у русского крестьянина ни у кого нет. Всю жизнь его учат, наказывают, жалеют, калечат, морят голодом, упрекают, стреляют на всех войнах, критикуют, надсмехаются, любуются, воспитывают и… презирают.

А он?

А он так и живет непонятый, непостигнутый. Он – разный, многоликий, многообразный. Он не убирается в эту уготованную ячейку «крестьянство». Вообще раздвоение людей общества на классы хорошо только для революционных теорий, для всяких ученых записок. Все эти классы и подклассы больше подходят для животных и растений. А для человека это даже унизительно, для отдельной же личности – и оскорбительно и глупо. Все эти классовые рамки так устарели и надоели живым людям, что их давно надо сломать и выбросить, как тесные парниковые ящики для выросших растений. Они давно тормозят развитие общества, держат его в какой-то заржавевшей узде, от которой никому и никакой пользы давно уже нет. Но человечество консервативно, трудно расстаться с любимыми шаблонами.

41. Когда сухой осенью выйдешь на полевой взлобок и посмотришь окрест: на дальние золоченые леса за полями, на солнечную ширь Волги у горизонта, невольно приходит мысль, что Земля объята глубокой важной думой. Дума эта будто испарение идет прямо к небу, постоянно пронизывая всех нас, живущих. И как жаль, что мы этого никак не осязаем, не чувствуем и даже не догадываемся об этом. Когда-нибудь люди научатся не только чувствовать, но и понимать дыхание Земли. Тогда жизнь будет откровеннее и яснее.

42. Долго не понимал, зачем в наших полях вырубают опушки лесов, распахивают болота и пустоши, режут плугом по самую колею дорогу.

Объяснила недавно двоюродная сестра, агроном: «А чтобы урожай с гектара больше был: припаханная земля не числится, а урожай год от года «растет». Так план выполняют – начальство хвалит»…

И допахались до самых околиц.

43. Природа тем еще хороша, что ее не может полностью украсть ни один хапуга, ни одна власть. Леса и болота имеют возраст: молодой, старый, древний… Их разом «не украдешь». Активная же жизнь зверей, птиц, рыб, насекомых строго «раскидана» не только по годам, веснам, осеням… но даже и по часам суток. У каждого своя неделя в месяце, свой день, свой час… Поэтому ни один головотяп и за целый рабочий отпуск не сможет очистить весь лес или озеро. Он не только не истребит тут все живое, но даже и не увидит большую часть зверя, птицы, рыбы.

Хам и хап развиваются параллельно с угасанием природы. Они идут по ее следам, «наступают на пятки». Но природа знает науку веков иногда она на годы уходит в землю, на дно водоемов – переживает, пока очередной «хамо-хапиенс» обломает себе рога.

44. Жизнь изменяется быстрее, чем мы думаем. Вещи, дома, дороги, деревья – все стареет медленнее нас самих. Всё переживёт нас. Трудно понять и принять вечность мира и то, что движется не время, а – мы. «Как быстро летит время»! – часто повторяем мы, воображая себя неподвижным и неизменным центром мира. Привыкли.

45. Пришли на землю новые люди и решили, что они умнее всех. Вместо собственного труда решили взять землю химией и машинами, вместо дождей – запрудили реки, вместо ветра заставили работать атом…

Помучались, помучались и, наконец, поняли, что земля и до них была устроена неплохо. Ничего и делать не надо было с ней: только пахать, сеять, собирать урожай. Зачем Божье дело взваливать себе на плечи, даже большевикам оно оказалось непосильно. Мир устроен разумно, обязанности давно распределены на земле и на Небе. Человеку была поручена одна задача – устроить самого себя. Не хочет.

46. Даже и поздней осенью пока в лесных озерах плавают на поверхности желтые и багряные листья, вода еще не кажется холодной. Но когда разом облетит вся листва, лес поредеет и «отощает» – то же самое озеро видно издалека и враз становится пустынным и зябким. Оно уже не тянет к себе до тех пор, пока не покроется льдом.

47. Осенний полет уток над самой водой поражает своей целеустремленностью и красотой. Можно часами следить за стремительными виражами утиных стай где-нибудь на глухом озере и не испытывать затерянности, одиночества, но стоит откочевать уткам дальше на юг, как повисает над водами плотная будто свинцовая тоска, что-то обреченное, безысходное. И ничем тут не развеселишь себя. А причина одна: природа должна быть живой. И это почему-то более всего потребно человеческой душе.

48. Всякую осень, когда убраны поля, облетели леса и настывает вода в реке, все спасение в деревне – русская печь. Дорога залиты дождевой водой, в огороде сыро и пусто, родня далеко… Что тут делать? Даже скотина и та не хочет гулять, рвется на свое подворье почти с обеда. Вот когда нужен человеку крепкий дом, жаркая баня, полный запас солений в сенях и подполье.

Так и жили всегда, не боясь зимы, скуки – ждали первых морозов, потом первого снега, Введенья, Рождества… И не страшился крестьянин долгих снегов, заносов. Не то нынче. Старый календарь и обычаи сбиты, а нового жизнь пока ничего не дала.

Одни обещания, и были, и есть.

49. Почему по лесным дорогам так легко ходить и тяжело в людном городе? Не только из-за воздуха и суеты. На лесных дорогах нет оброненной злой энергии, которой переполнены метро, автобусы, улицы. Она как путы постоянно захлестывает ноги и поэтому городской житель не любит тяжелей обуви, одежды, а легкости все равно не чувствует. Если его нарядить в спецовку и сапоги сплавщика или лесоруба, он будет чувствовать себя как в водолазном скафандре.

Но особенно легко в лесу на просеках и полянах, может, поэтому веками на них токуют птицы.

50. Меня всегда поражает удивительное постоянство земли, какой-нибудь незначительной болотинки среди полей, в лесу, в перелеске. И воды-то – едва сапогом выдавишь, и дорога рядом, и лесу путного вокруг нет… Но придет весна, и по болотинке этой пойдут волны, как по настоящему озеру, сядет куличок тут с усталости и уточка приводнится.

В конце весны заквакают «жирно» лягушки, соловей запоет. А к середине лета вымахает осока или камыш. На малом пятачке земли, что бы ни происходило вокруг – пахота, лесоповал, движение и грохот машин – вершится настоящая болотная жизнь по всем ее признакам. И даже глубокой осенью именно сюда прилетит опять куличок, сядет уточка и не опустится неболотная птица, не перепутает место. Как они все знают.