Тодд Лерой - Парашива

Когда автомобиль тронулся, Люк продолжил размышления вслух.

– Я вижу много противоречий. Вы говорите, внешний мир избавлен от преступности. В то же время в нем есть полицейские участки.

– Преступники – это мы. А защищают они себя.

– В таком случае, каким образом вы попадаете в мир внешний? И почему вас не арестовывают? Например, когда вы осматривали квартиру покойного сына.

– Во-первых, – насторожился старик, – мой сын еще не покойник. Во-вторых… Тебе что-то известно? – обернулся и посмотрел на него упор он. – О моем сыне.

– Мне мое имя неизвестно, не говоря уже об остальном.

– Честно признать, – потер подбородок тот, – я и сам не раскусил этого момента. Сам поразился такой официальности, ожидал облавы.

– Так зачем пошли?

– Я был подавлен! – возмутился старик. – Растоптан! Посмотрел бы я на тебя, узнай бы ты о смерти единственного сына. Я жил для него большую часть жизни, и вот… Ты не представляешь, каково это, умирать позже собственных детей. Тебе кажется, будто ты оставляешь что-то после себя, и тут приходится держать тело мертвого ребенка на руках.

– Вы держали его тело?

– Фигурально выражаясь. Если честно, я сразу почувствовал, что его нет в живых. Еще до того, как мне позвонили. Родительское сердце никогда не обманывает. И в то же время оно надеется на лучшее. Хотя и знает правду. Я хочу верить.

– Вы встретились с полицией внешнего мира? Они опросили вас?

– Признаться, очень вежливо, без нажима. Более того, предоставили доступ ко всем документам и личным данным сына. Может, у них сохранилось какое-то уважение к родителям покойников? – горько усмехнулся старик.

– И это все? Вы уверены, что они?..

– Уверен, Гари, – убежденно отмахнулся тот. – Я же не маленький.

– Но что, если… – нехотя выговорил мужчина. – Что, если это я попросил их вас не трогать? Получается, это дело расследую я. Вполне логично, если учесть все вышеуказанное.

– Да, но ты не учел того, что сам не рассказывал нам об этом деле. Ты никогда ничего от нас не скрывал. А уж о смерти моего сына рассказал бы и подавно. Это я сам хотел тебя об этом попросить, но раз уж зашел такой разговор…

– Я попытаюсь разузнать все возможное, сэр. Тем более что это в моих же интересах. Ваш сын пропал неделю назад. Как раз в то время, когда пропал я. Случайностей не бывает. Эти события как-то связаны.

– Возможно, – уставился в пустоту водитель.

– Как зовут вашего сына?

– Том Черил.

Люк отвернулся к окну и выдохнул. Он знал не так много имен, чтобы забыть то, которое принадлежало телу в его автомобиле.

– Что, если я скажу, что это я убил вашего сына? У меня были на то какие-то причины?

Старик непроизвольно обернулся и дернул руль, отчего машина съехала на обочину, но тут же реабилитировался и вернулся в строй, не скрывая улыбки.

– Это исключено. Ты спас слишком многих, чтобы кого-то устранять.

– Но что, если я устранил одного ради тысячи? Это вполне на меня похоже. Прежний я выбрал бы такой вариант. Мой образ мысли вряд ли мог измениться.

– Жертвенность – не по твоей части.

– Но разве я не жертвую собой, чтобы спасти вас всех?

Старик уверенно покачал головой.

– Я не верю, что ты способен на убийство. Ты даже животное пальцем не тронул ради спасения тысяч. Ты один из тех, кто верит в судьбу.

– И поэтому не верю в силу выбора, которую отстаиваю этой коммуной? – нападал Люк. – И разве жизнь животного меньше по значимости? Чем вы ее мерите?

– Я лишь сказал…

– Разумом? – не отступал Люк. – В таком случае, животное может оказаться куда разумнее вас. Даже листок с дерева может оказаться куда разумнее человека, потому что не наполняет голову всяким дерьмом.

– Раньше, помнится, ты говорил, что глупую мысль от умной ничто не отличает.

– А теперь говорю, что все мысли равнозначно глупы.

– Я тебя и раньше не понимал, Гари, – обернулся старик. – Ты разговариваешь на кодовом языке? Если прослушивают или следят – дай знак.

– Пускай прослушивают, – отмахнулся он. – Я еще сам не до конца принял эту реальность. Возможно, это какой-то длинный, продуманный до деталей сон, в то время как я лежу в клинике с комой из-за сердечной недостаточности. Знаете, мне кажется, когда-то я слишком много пил.

– Ты и алкоголь в этом мире несовместимы. Хотя наркотиками когда-то баловался. Опять же это исключительно мое предположение. Уж больно странный ты тип. Удивительная у тебя все-таки память. Ты помнишь какие-то несуществующие вещи, а свое настоящее совсем забыл. Видимо, их прибор не только вычищает мозг, но и заливает в него новую информацию.

– Я еще сам не понял, как это работает. Знаете, это похоже на плохое кино. Вот я сижу в полупустом зале и вглядываюсь в обрывки бессюжетной ленты, силясь собрать его в нечто цельное. И в то же время соседи пересказывают мне сюжет другой картины, совершенно другого жанра, и моя концентрация рассеивается. Кристина мне ничего не объяснила. Нужно было…

– Кто такая Кристина?

– Я так и не успел ее узнать. Возможно, девушка, которая спасла мою жизнь. А возможно, и та, которая первоначально ее отняла. Она вполне могла, как вы говорите, стереть мою память и бросить на произвол, забрав все средства к существованию.

– Она тебя ограбила?

– Я бы так не сказал. То есть… Я даже рад, что она встретилась мне на пути. Ведь без нее бы я совсем пропал и запутался в происходящем. Кто знает, как оно на самом деле. Я даже не успел понять, какому миру она принадлежит. Наверное, потому что не понимаю, какому миру принадлежу сам. Против чего борется внутренний мир?

– Мы хотим вернуть личное пространство, Гари. Понимаешь, ступая на их землю, ты лишаешься всего. У тебя не остается ничего, что можно было бы скрыть. Если ты захочешь уединиться, чтобы излить душу на фотографии с обнаженными дамами, за этим процессом будут наблюдать тысячи глаз. Не исключено, что твоих знакомых. О тебе известно все. Даже больше, чем ты сам знаешь. Сомневаюсь, что там еще остались знакомые. Зачем поддерживать связь с теми, с кем не видишься вовсе и кого стыдишься? Они сидят в своих яйцевидных клетках и не выходят за порог своего метра. Их пространство сужается до одного шага в диаметре, а им кажется, будто они стали свободными, вольны выбирать, куда идти, что делать и как жить. За них это решили еще до их рождения. Они боятся мира. Верят, что он враждебен, и если заниматься тем, что они действительно любят, то их непременно заклеймят. Мир воинственен и страшен, он моментально их убьет, стоит сделать шаг влево. Вот во что они верят. Мы боремся за правду.

– С каждым годом мы становимся намного слабее природы. А мир не враждебен, я согласен. Он инертен и спокоен. Его строит и меняет только наше восприятие. Однако сам мир наше восприятие и присутствие никак не действует. Все события строятся на причинно-следственных связях. Вашего сына убили только потому, что он оказался не в том месте. Если относиться к миру как к полю боя, то он ответит тем, что вы от него ждете.