Елена Сазыкина - Девять писем об отце

– Хорошо, – откликнулся Александр, – тогда можно, я буду звать вас дядя Володя? Ведь папа считал вас своим братом, а это значит, что для меня вы – дядя. Или я не прав?

Мужчина весело рассмеялся и посмотрел на молодого собеседника с большой теплотой:

– Мы с тобой знакомы не более часа, а я уже чувствую себя твоим близким родственником. Можно я тебя обниму? – спросил он, и глаза его заблестели.

Они обнялись. Александр продолжал:

– Я не знаю, кто это написал. Как видите, текст набран на печатной машинке, так что по почерку не определить. Но что совершенно удивительно – так это то, как попали ко мне эти рукописи, – Александр помолчал, пристально глядя на собеседника, как будто пытаясь увидеть что-то в его глазах.

– Ты рассказывай. По телефону ты мне сказал, что получал их по частям, – прервал затянувшееся молчание дядя Володя, и было ясно, что он, увы, ничего не знал.

– Да, это так. Первую часть рукописи – как раз ту, что вы только что прочли, – я получил по почте в день своего рождения, когда мне исполнилось двадцать девять лет. Я пытался выяснить, кто отправитель, но мне это не удалось. Потом каждый год, опять же в мой день рождения, приходил пакет с новыми главами.

Дядя Володя сказал, задумавшись:

– Ума не приложу, кто бы мог их посылать. И кто написал – тем более. Среди наших одноклассников эпистолярным жанром баловались только я да сам Ися. Но Ися не особенно тяготел к прозе.

– А почему вы думаете, что это одноклассник? Может, это однокурсник или коллега по школе-интернату? Или же кто-то из учеников? – спросил Александр.

– Потому что у Иси не было однокурсников-калужан, а первую главу явно писал человек, хорошо знавший и Калугу, и наше военно-послевоенное детство.

– Допустим. Но остальные, не калужские главы, тоже написаны с эффектом присутствия. Одно время я даже думал, что разные главы писали разные люди, но стиль повествования все-таки один, так что пришлось отвергнуть эту гипотезу.

– Но видишь ли, я-то других глав пока не читал. Ты можешь мне оставить рукопись?

– Да, конечно. Но она еще не полная, хотя, судя по сюжету, идет к завершению.

– То есть ты предполагаешь, что в один из дней рождения ты уже не получишь подарок по почте?

– Думаю, что нет.

– Мне кажется, тебе будет недоставать этих посылок, и ты будешь ждать чего-то еще. Точно?

– Откуда вы все знаете, дядя Володя? – засмеялся Александр.

– Ох, Саша, как же я счастлив, что познакомился с тобой. Ты такой молодец, что нашел меня, и теперь я смотрю на тебя и вижу, что часть Иси живет в тебе. Ты и внешне на него похож! Но даже это не столь важно по сравнению с тем, как ты чтишь память твоего замечательного отца. Надо же вот, приехать в Москву, чтобы встретиться с его постаревшим одноклассником!

– А еще другом и братом, – добавил Александр, улыбаясь.

– Да, мы назвали друг друга братьями еще в школе, и всю жизнь нас это связывало, несмотря на то, что наши жизненные пути разошлись. Знаешь, я помню, как это было. Как раз после того, как его обидели, и он сбежал из пионерского лагеря.

– Этот эпизод описан в следующей главе.

– Вот как? – воскликнул дядя Володя, – Мне казалось, об этом знали только мы вдвоем.

– Да, в этой рукописи много сюрпризов. Кое о чем, я думаю, не знал вообще никто.

– Ты меня интригуешь. Мне уже не терпится продолжить чтение.

– Я вас понимаю, – улыбнулся Александр, – поэтому я сделал копию специально для вас. – С этими словами он выложил на стол аккуратно прошитую копию. Листы же оригинальной рукописи он бережно собрал и убрал в портфель. Затем он поднялся со стула, собираясь уходить. Растроганный старик обнял своего названного племянника:

– Спасибо, Сашенька. Я уверен, что мы еще увидимся с тобой.

– Конечно, дядя Володя. Я буду ждать от вас комментариев по поводу прочитанного. Может, вам удастся еще что-нибудь вспомнить, – ответил Александр, уже стоя в дверях.

Когда дверь за ним закрылась, Владимир Владимирович вернулся в комнату и снова сел за стол. Сквозь застывшие в его глазах слезы он смотрел на копию, лежавшую перед ним.

– Ися, дорогой мой… – проговорил он тихо. – Как редко виделись мы с тобой в последние годы… Но кто же знал? Кто же знал… – повторил он несколько раз, опираясь лбом на ладони.

– Не грусти, братишка, – вдруг услышал он за своей спиной знакомый голос. Владимир Владимирович обернулся. В комнате никого не было, но ему показалось, что приоткрытая дверь шевельнулась, как если бы кто-то только что вошел через нее или вышел.

– Ися? – невольно проговорил Владимир Владимирович, но ему никто не ответил.

«Вот так наваждение» – подумал он, потирая виски.

В это время в комнату действительно вошли. Это была женщина. Она подошла к старику и тихонько дотронулась до его плеча.

– Ириша, это ты… – вздрогнув, проговорил Владимир Владимирович.

– Я тебя напугала?

– Нет, я просто задумался. А может, и задремал на минутку.

– О чем же ты задумался?

– Садись в кресло, я хочу тебе немного почитать.

– Почитать? – удивилась Ирина. – С удовольствием. Но что ты хочешь мне почитать?

– Про Исю, моего друга и брата. Ты, кажется, его только один раз видела. На том вечере в Зеленогорске, где он пел под гитару. Помнишь?

– А, Исай Шейнис? Твой школьный друг? Конечно, помню. Удивительно красивый человек. И так одухотворенно он пел, причем, кажется, свои собственные песни?

– Да, собственные. Так вот, садись, слушай.

…

Калуга послевоенных лет была раем для ребятишек. Почему-то Исаю больше всего запомнилось лето – оно всегда было насыщено массой интереснейших событий: играли в мяч и в лапту, бегали через поле в лес, купались в Яченке, рыбачили, собирали гильзы и снаряды, играли в войну, до самой рукоятки вгоняли ножички в черную мягкую землю, запускали самодельных воздушных змеев, следили за голубями, стреляли из рогаток. Этот список можно было бы продолжать и продолжать.

Лишь одно-единственное лето прошло иначе: кажется, Исе было то ли девять, то ли десять лет, когда его отправили в пионерский лагерь. Это было оправдано – в ту пору в лагере, в отличие от дома, было гарантировано хоть какое-то питание. Однако в остальном пионерский лагерь сильно проигрывал дому: распорядок был армейский – все по звонку, везде строем. Бесконечные линейки. Игры тоже были военные. Ко всему прочему, детей тренировали быстро реагировать на воздушную тревогу. Тревога, разумеется, была поддельная, но сирены завывали по-настоящему.

Когда это случилось в первый раз, было раннее утро, и одеться после сна успели лишь немногие. Сам Ися встретил воздушную тревогу в одних розовых трусиках, доставшихся ему в наследство от старшей сестры. Все бросились куда-то бежать, а Ися замешкался: нужно было непременно спасти свою игрушку – маленького рыжего ослика, с которым он был неразлучен. Мама говорила, что ослика подарил ему отец, тоже ветеринарный врач, ушедший на фронт в сорок первом. Пока Исай искал свою игрушку, остальные ребята успели выбежать из комнаты. Он выглянул в коридор, но там уже никого не было. Тогда мальчик, до смерти напуганный, присел у стены на корточки, закрыл уши руками и зажмурил глаза, потому что звук сирены был нестерпимый, а куда следовало бежать, он не знал.