Дмитрий Ланев - ЯН целует ИНЬ. Повесть первая. Год 1997

Как-то постепенно в дворницкую квартирку переехала с далекой Родины вся семья и Мухадовых стало много: дед, сын, жена сына, внук Рустам, внучка, еще двое внуков лет пятнадцати. Дед перестал работать дворником, да уже и не мог по старости, но квартиру сохранил, не обойдясь, вероятно, без помощи сына. При затеянном сразу после приезда сына ремонте обнаружилось, что квартирка, собственно говоря, не маленькая, как сложилось ранее общее мнение. Одновременно из шести окон выбрасывался мусор, и если нижний этаж повторял планировку остальных, в квартире должна была быть обширная кухня и еще комната, окна которой выходили в следующий переулок.

Новые дворники поселялись где-то в коммунальных квартирах, которых еще было в изобилии в нашем старом доме. Они были разные, эти дворники – студенты и студентки, безработные бухгалтеры и плохие учителя. За пару последних лет их сменилось много, пока эволюция двора не остановилась на таком же безмолвном и не особо старательном, как и первый Мухадов, старике Петре Петровиче. Надеюсь, все предыдущие более менее устроились в жизни, хотя ни при одном из них порядка не было.

Отец Рустама – сын старого Мухадова, невысокий коренастый мужчина поздних сорока лет теперь приезжал домой на новой шестерке. Часто за ним следовала одна или несколько иномарок. Он вылезал из машины, закрывал дверцу и не оглядываясь на приехавших следом, заходил в парадную. Из иномарок вываливались крутоплечие щекастые парни, за которыми совсем не было заметно гостей – сухопарых и смуглых людей, передвигавшихся чуть наклонившись вперед и немного сутулясь, как ходят по земле, волоча крылья, раненые сапсаны. Гости шли за хозяином, щекастые парни оставались около машин и коротали время, показывая друг другу приемы единоборств или разглядывая двор из распахнутых дверец автомобилей. Иногда к ним выходила внучка старого Мухадова, сестра Рустама Тамара. Она выносила на большом блюде какую-то еду и банки с лимонадом. Тогда парни прекращали свои забавы и концентрировались вокруг девушки. Не знаю, о чем они болтали и отвечала ли Тамара на их шутки и вопросы вообще. Она никогда не дожидалась, когда парни опустошат блюдо, уходила. Потом кто-нибудь из парней относил его в дом.

Подобные пришествия никак не изменяли жизни двора. Парни, вероятно, выполняли некую сверхзадачу. Поэтому, когда кто-то из дворовых ребят случайно направлял мяч в их сторону и попадал в чью-нибудь широкую спину, это не каралось. Мяч отфутболивался мощной ногой в настоящем ribok или adidas обратно. Парни даже отходили, оглядевшись вокруг, в тот же дальний угол, что и все, если вдруг возникала необходимость. Я наблюдал за всем этим, когда сидел на кухне возле окна, облокотившись на подоконник. Так я ждал, когда закипит чайник. Кроме как вниз смотреть было некуда.

Ночное оживление в квартире Мухадовых было необычным явлением, но я не имел желания пойти узнать, в чем дело. Согнутый силуэт принадлежал самому первому и самому старому из них, которого, впрочем, что-то давно не было видно на улице. Значит, это были не похороны.

– Ну и славно, – подумал я, – только похорон нам и не хватало!

В старых домах, в которых главным средством подняться на свой этаж являются все же лестницы, а не лифты, между пролетами лестниц размещаются окна. В нашем доме они были большими, на подоконник мог свободно встать взрослый человек, но голова его не достала бы до верха. Подоконники были такими широкими, что в свое время, пока в подъезде не появился сторож, на них частенько устраивали свои пикники обделенные домом подростки и просто бродячие алкаши. Но вот уже пять лет как двое стариков с первого этажа стали получать деньги за то, чтобы в подъезд не заходили посторонние; на подоконниках появились горшки с чахлыми геранями и какими-то другими растениями, способными обходиться без света, и пустые консервные банки для окурков.

Когда я вошел в дом, пожилая сторожиха стояла возле открытой двери своей квартиры и прислушивалась к чему-то, что, судя по ее скособоченной голове, происходило где-то на верхних этажах.

– Кажется, к вам пришли – произнесла она шепотом, увидев меня.

Больше она ничего не сказала, а продолжала напрягать свое сморщенное личико.

Я пошарил рукой в почтовом ящике, который оказался пустым, и стал не торопясь подниматься наверх. Действительно, на подоконнике между четвертым и моим пятым этажом сидели двое парней, к которым любой современный человек не задумываясь приклеил бы метку со словом «быки». Мощные фигуры с характерными округлостями накаченных мускулов, короткие стрижки, оставляющие головы почти без защиты от солнца, глаза, глядя в которые невольно вспоминаешь сказку «Огниво» и трех собак из нее. Один из парней поигрывал перочинным ножиком, втыкая его в горшок с геранью.

Я прошел мимо, скользнув взглядом по скучающим «быкам», уловив за спиной легкий ветерок от того, что они, вероятно, повернули друг к другу головы и обменялись коротким мычанием, и всунул ключ в свою дверь.

Я привык, входя в квартиру, с порога слышать музыкальный шум из комнаты Алексея. Как правило, я сразу же кричал что-нибудь вроде: «Брат, сделай музыку тише!», что, разумеется, было лишь средством подать сигнал о собственном появлении, а отнюдь не признаком моей раздражительности. При звуках моего голоса Алешка обычно выходил из своей комнаты и сообщал что-нибудь о том, кто мне звонил, или что мне пришло письмо. Потом я шел в гостиную, говорил привет всем, кто там мог быть, спрашивал, не звонил ли кто-нибудь еще, и уходил к себе, где плюхался в кресло в ожидании, когда мама разогреет ужин или, если было слишком поздно, соображая, чем заняться в первую очередь.

В этот раз в квартире было непривычно тихо, будто несмотря на поздний час в ней не было никого. Я скинул в коридоре ботинки и не снимая куртки прошел в гостиную, улавливая что-то необычное, если не сказать неладное. Оказывается, у нас были гости. Точнее, один гость. Он сидел за столом спиной к двери, сидел прямо, как Будда. Короткие черные волосы блестели, отражая свет всех пяти ламп в люстре. Руки он положил на стол перед собой. По другую сторону стола сидели мои родители. Отец, как и этот человек, сидел прямо и положив руки на стол, мать – съежившись и спрятав руки на коленях. Разница между отцом и незнакомцем была только в том, что отец казался более озабоченным происходящим. Он смотрел на свои руки и по выражению его лица казалось, что ему очень хочется пошевелиться.

Гость, а это был мужчина лет тридцати, был не худым, какими бывают слабые нездоровые жители городов в энном поколении, а скорее худощавым, что свойственно тем, кто много времени проводит (или по крайней мере проводил) на действительно свежем воздухе и с рождения вобрал в себя упорство зеленой травы, вылезающей весной из земли. Такие люди обычно знают, но не говорят другим, что они хотят в каждый миг своего существования. Выражение глаз у него было такое, как у степной хищной птицы, вынужденной томиться в вольере петербургского зоопарка.