Любовь Гайдученко - Глас вопиющего в пустыне. Короткие повести, рассказы, фантастика, публицистические и философские эссе

Так что опыт общения с медициной Аделаида имела богатый, хоть и, можно сказать, принудительный, потому что по пустякам к нашему здравоохранению Аделаида старалась не обращаться.

Манечка была приписана к элитной поликлинике, в которой лечились всяческие артисты театра и кино, и Аделаида всех их видела «в натуре», сидя вместе с ними в очереди к врачам. Конечно, ей было интересно, как и всем прочим «простым смертным», увидеть «живого артиста», а вот Манечке было полностью наплевать – она всегда была занята только собой и своими болезнями (которые любила себе выдумывать, чтобы визитом к врачу развеять скуку и под благовидным предлогом поговорить о своей персоне), и не обращала внимания на то, кто тусуется вокруг – хоть стадо крокодилов.

Это было в Москве, там поликлиника была шикарная, впоследствии половину ее, кажется, сдали каким-то богатым американцам, а вот в Питере поликлиника творческих работников была хоть и на Невском, но очень бедненькая и плохенькая. Аделаида там обслуживалась как «член семьи».

Терапевтша просвечивала насквозь – такая она была худая и бледная. Наверное, ей платили мизерную зарплату – в Питере вообще с этим дело обстояло гораздо хуже, чем в столице (Аделаида как-то влезла в Интернет, в сайты о работе. В Питере работодатели требовали два высших образования, владения компьютером, знания иностранных языков, умения водить автомобиль и т. д. и т. п., и обещали за это… всего 200 долларов).

– Вы знаете, что у вас лишний вес? – брякнула врач без предисловий. – Расскажите, чем вы питаетесь.

– Ну… мясом.

– А где вы берете денег на мясо, оно же очень дорогое?

Аделаида промолчала, услышав столь бестактный вопрос.

– Вам нужно питаться брюквой, к тому же варить ее на пару.

«Ага. Щаз. Сама ее ешь. Я лучше буду как три толстяка, но никакой брюквы в рот близко не возьму», – подумала Аделаида.

И после этих бесполезных визитов Аделаида решила больше не иметь дела с медициной. «Если помру – то и так помру. Выздоровлю – то и так выздоровлю», а когда она стала жить в деревне, эта бессмертная истина превратилась из хохмы в реальную действительность – на селе медицина отсутствовала, как таковая (вернее, находилась за тридевять земель в районном центре), исключая фельдшерицу, которая в ней понимала ровно столько же, сколько сама Аделаида.

И что это мы все о грустном да о грустном? Почему-то все время мысли какие-то о чьем-то конце, о каких-то безнадежных и невеселых событиях?!! Автору кажется, что до какого бы там ни было «конца» Аделаиде, все-таки, еще было довольно далеко, что не прошла она весь свой путь, не исчерпала, так сказать, до дна всей своей жизни. Хотя и, с другой стороны, если здраво подумать – что еще оставалось впереди? Всё уже было: молодость, материнство, в котором Аделаида, несмотря ни на что, была так счастлива много лет (до внезапного предательства дочери), радости интеллектуального познания – они ведь ничем не хуже каких-нибудь физических радостей, которым Аделаида в своей бурной жизни тоже отнюдь не была чужда.

Как-то так ощущалось Аделаидой, что в разные периоды ее жизни это была не она, а кто-то другой. Когда она вспоминала какие-то события, случавшиеся с ней, она удивлялась сама себе: случись это сейчас, она поступила бы совсем иначе, слишком другим человеком она теперь стала, не имеющим ничего общего с той – молодой Аделаидой.

А если бы ее спросил волшебник, какое желание она хотела бы, чтобы он исполнил, она сказала бы: жить на Луне, вдали от мерзкого человечества. Люди, откровенно говоря, вызывали у нее скуку и отвращение, особенно после того, как совершали на ее глазах какие-нибудь мелкие пакости, и им при этом казалось, что никто этого не видит и не понимает.

Конечно, не все относились к ней плохо – сказать так значило проявить несправедливость ко многим. Почти два десятка лет продолжалась дружба с человеком намного старше Аделаиды, типичной петербурженкой Изой Давыдовной, которая появилась в ее жизни в какой-то очередной критический момент, проявила сочувствие, и вообще, тогда у них началась интенсивная переписка. Иза была единственным человеком, который восхищался Аделаидой – та просто купалась в Изиных восторженных чувствах, потому что первый раз в жизни она кому-то была до такой степени интересна – против этого ведь не устоит никто! Конечно, не всё было заслуженно, в чем-то это было несколько преувеличенно, но Иза не только «льстила», она еще и ругала Аделаиду, когда ей казалось, что та поступает неправильно.

Это продолжалось многие годы, и Аделаида всегда знала, что она не одинока, что есть друг, которому можно написать, позвонить, а если она приезжала в Питер, то и придти. И не подумайте, что Изина поддержка была только на словах (хоть и это уже очень даже немало!). Когда у Аделаиды родилась маленькая Катерина, то в течение нескольких лет Иза Давыдовна посылала в тот город, где они тогда жили, продуктовые посылки, потому что в то время прилавки магазинов были почти пусты (если кто помнит, так продолжалось не одно десятилетие, продуктами обеспечивались только крупные города). А она ведь уже была в возрасте, почта от ее дома была далеко – кто бы на ее месте стал таскать десятикилограммовые посылки?!

И не одной Аделаиде помогала эта маленькая, немощная, но со стальной волей старушка. У нее была куча «подопечных». Аделаида иногда, при встрече, говорила:

– Ну зачем вы так надрываетесь? Вам же тяжело, не по силам, вы заболеете!

На что Иза отвечала:

– У этих людей никого нет, и, если я им не помогу, то они могут умереть…

Она долго ходила к какой-то полусумасшедшей старухе, та испражнялась под себя, Иза хлебнула с ней лиха (при этом коммунальная квартира, в которой эта старуха жила, была полна народа, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы в чем-то ей помочь). А когда эта женщина, наконец, померла, приехал ее сынок и обвинил Изу в краже золотых часов. Она рассказывала об этом со слезами на глазах, задыхаясь, – она, которая прожила безупречную жизнь, не взяв и нитки чужой! А Аделаида, обидевшись за нее, еще усугубила ситуацию, ляпнув:

– Вот вам и благодарность за добро, может, вы теперь подумаете – а стоит ли делать такие вещи???

Нет, Аделаида так не могла – она была намного хуже. Впрочем, таких людей, как ее знакомая Иза Давыдовна, наверняка больше не было на этой планете (ну, может быть, еще мать Мария – которая спасала людей во французском Сопротивлении, мать Тереза…)

Аделаида вообще очень многого не могла, в чем-то она уподоблялась всем заурядным людям.

Например, при всей ее громадной любви к животным, она не могла, как другая ее знакомая, Лера, подбирать и пристраивать бездомных собак и кошек. То есть, иногда, при случае, она все-таки это делала, а вот Лера занималась этим всю свою жизнь, каждый день, и жилось ей при этом очень непросто. Помимо того, что это занятие само по себе требует больших усилий, так еще родные ее были, конечно, против (всегда вонь, грязь, беспокойство!). Лерин муж вообще был просто редкостным хамом, а дети (уже взрослые) пошли все в папу. Он мог ударить Леру по лицу и обозвать «жирной свиньей». Это уж, как говорится, без комментариев…