Любовь Гайдученко - Глас вопиющего в пустыне. Короткие повести, рассказы, фантастика, публицистические и философские эссе

А вскоре сломался ноутбук, её «друг, товарищ и брат», который был практически всем на свете, самой родной и близкой душой. Она его купила три года назад, хоть он был и не из дешевых, и нещадно эксплуатировала: смотрела на нем фильмы, слушала музыку, читала книги (теперь существуют диски, на которых записана целая библиотека), даже телевизор по нему одно время смотрела (через ТВ-тюнер), писала всякую всячину, разумеется, – так что разучилась писать «от руки», даже письма. И он всё терпел безропотно, но вот, поскольку в деревне было очень мало развлечений, а телевизор, книги и музыка иногда надоедают, Аделаида решила поиграть в очень крутую игру. И в тот момент, когда она пыталась встать на виртуальные ящики и вылезти в виртуальный город-Сити, её любимый «Samsung» не выдержал и лишил Аделаиду своего так нужного ей общества. Собственно, он давно уж стал ее частью – даже не рукой или ногой, а частью души… И вот Аделаида осталась одна, совсем одна (не считая маразматического младенца Манечки), и эта потеря была покруче людских потерь.

Как-то одна из любимейших писательниц Аделаиды – Виктория Токарева (а впрочем, ей нравились многие современные писательницы – Улицкая, Толстая) сказала: «Как это люди не понимают, что писать – это жуткое наслаждение, как это они не посвящают этому все свои дни – я их не понимаю!» (не ручаюсь за точность, но смысл был такой). А Аделаида не понимала, как это можно жить без компьютера?.. Это же не жизнь – это жалкое прозябание. И только потеряв своего единственного в нынешние времена друга, она оценила всю ту наполненность жизни, которую он ей давал.

Видимо, Аделаида была человеком новой формации, не Homo sapiens’ом, не ещё каким-то Homo, а придатком машинного интеллекта, видимо, случилось то, о чем в страшных фантастических повестях предупреждали писатели-фантасты: компьютеры начали порабощать человечество!

Это, конечно, просто шутка. Человечеству вообще ничего и никогда не грозило (кроме собственного уникальнейшего качества – глупости). Аделаида была слишком для него нетипичной. Наверное, если бы она была значительно моложе, то пробилась бы работать куда-нибудь в НАСА – так ей были интересны самые последние достижения техники, электронной и прочей (ну, конечно, не тракторы, это понятно!).

Но она, по понятиям современной молодежи, была уже древней бабулькой. Узнав ее возраст, виртуальные знакомцы либо не верили, либо удивлялись. В их представлении в ее годы уже надо было тихонечко попердывать на теплой печечке, и жевать беззубым ртом размоченную в чае баранку.

Несравненная, умнейшая Лёни Риффеншталь, которая чуть ли не в 90 лет еще занималась дайвингом, была мало кому известна. Она ведь была хорошей знакомой Гитлера, и не могла являть собой положительного примера.

А Аделаида так и не смирилась с тем, что ее пора было списывать со счетов. В ней все еще бушевали страсти, ничуть не менее сильные, чем в молодости, хотя она их научилась обуздывать – внешне. Но только внешне! Температура внутри накалялась гораздо выше, чем в двадцать лет.

Что девочка или девушка? Она думает, что ей еще отпущена целая вечность, и не торопится. А вот когда знаешь, что скоро финиш… Всё обостряется до предела, это как цейтнот у шахматистов – больше не поиграть, а очень хочется, гораздо больше, чем в молодости.

Аделаида не годилась ни в герои, ни в мученицы, это было давно понятно. Никаких «испытаний», посылаемых ей «свыше», она не выдерживала. И вся ее жизнь была как повторение одного и того же шага: она упорно наступала на одни и те же грабли, которые не менее упорно подсовывал ей её вечный оппонент Господь Бог. Он зачем-то хотел её чему-то научить посредством всяческих мучений и страданий. (Церковники в таких случаях говорят, что особо сильные мучения он посылает тем, кого больше всех любит – избранным).

Но Аделаида, честное слово, не годилась для такой неистовой любви Господа Бога!!! Все его суровые «уроки» она воспринимала так, как если бы попала в лапы маньяка-садиста.

А впрочем, все это бредни! Ну какое там ещё Сверхсущество со Сверхразумом будет заниматься какими-то букашками, все устремления которых сводятся к желанию вкусно пожрать, набить карманы баблом, плюнуть в морду соседу и в таком роде?.. Просто эти букашки обладают немерянной, прямо-таки безразмерной манией величия – возомнили о себе, что их создал добрый и всемогущий дедушка, и уж сколько тысячелетий пытается наставить их, детей своих неразумных, на путь истинный, и грозит им божественным перстом: «Не грешите! Возлюбите ближнего своего!»

А они всё грешат да грешат, и любят только себя, вот как смешно получается…

Cogito absurdum est.

И на хрена ж пожилой тетке Аделаиде копаться в своей душе в поисках этой дурацкой Истины?! И что самое глупое – и в молодости она делала то же самое, а надо было жить, а не умствовать!

Впрочем, жить-то было не с кем – вокруг была одна «мелочь пузатая», не достойная высокоумной девушки Адели. А какой-нибудь высоколобый интеллектуал, во-первых, ей не встретился, а во-вторых, может быть, ещё и счёл бы её дурой. Употребить-то он её, может, и употребил бы пару раз, а вот чтобы пригласить в спутницы жизни – это вряд ли.

В общежитии, впрочем, Аделаида была не так уж плоха: не любопытна, не навязчива, уважала чужие привычки (если кого вообще уважала!), никогда не была упрямой спорщицей, как, например, Манечка, которая обожала делать всё наперекор.

Но, несмотря на такой широкий спектр положительных качеств, не любили её, ох, не любили! И что самое главное, никто, совсем никто не захотел принять Аделаидину любовь – никому она не оказалась нужной, вот в чем убедилась Аделаида за свою не так уж и короткую, скорее, уже давно клонившуюся к закату, жизнь.

А Аделаида умела любить… И требовала того же от встречавшихся ей на жизненном пути. Ну, конечно, не словами требовала, а всем своим существом. Сама отдавалась без остатка – и требовала того же от другого. А люди так не умели… Не все же, далеко даже не все обладали такой цельностью натуры, как она.

И от дочери, видимо, многого требовала. А та тоже не была «жертвенной личностью», а просто обыкновенной, заурядной. Ещё в детстве очень любила всякие тряпки (в то время, как Аделаида была аскетом по натуре и презирала все эти бабские штучки – тряпки, косметику, цацки), всяческие мелкие удовольствия для примитивов, не любила читать «умные» книжки (а Аделаида пыталась заставлять это делать), любила помотаться без дела на улице, поваляться и поспать, посмотреть какую-нибудь полную фигню по телевизору, поболтать с глупенькой и пустой девкой – своей подружкой Нинкой…

Эх, да что толку в этих запоздалых сожалениях, раскаяньях? Никому теперь всё это не нужно – жизнь прошла, как будто её и не было, и ничего после неё не осталось, совсем ничего, никакого следа. И даже если бы Аделаида в итоге выдала что-то такое гениальное («на выходе», как говорят кибернетики) – идею ли, книгу ли, всколыхнувшую инертную и равнодушную массу, или какой-то геройский поступок совершила (как в американских фильмах любят показывать – герой-одиночка спас человечество) – всё равно бы от этого ровно ничего не изменилось. Ни на йоту, уверяю вас, мой обожаемый читатель – вы мне начинаете сильно нравиться: то ли любопытства у вас выше крыши, то ли автор все-таки чем-то зацепил вас, рассказывая о какой-то странной бедолаге, мыкающейся по этой жизни, но вы дошли почти уже до конца, а любой автор будет счастлив, если смог