Любовь Гайдученко - Глас вопиющего в пустыне. Короткие повести, рассказы, фантастика, публицистические и философские эссе

Но, опять же, это всё «общие» рассуждения автора. А конкретная живая женщина Аделаида все свои душевные силы растратила на то, чтобы отгородиться от этого так называемого «общества» глухой стеной, потому что ничего кроме отвращения она к нему не испытывала… Алчность, непорядочность и примитивность большинства были

слишком очевидны.

Кто-нибудь наверняка подумает, что автор задался целью очернить человечество. Нет, дорогой читатель, если ты возмущаешься тем, что Аделаида ставит себя в какие-то «особые условия» – ты не даёшь себе труда задуматься и вникнуть в её не такую уж типичную ситуацию, тем более, что тебе неизвестно, что по молодости она относилась к людям совсем по-другому, но постоянно была ими бита «фейсом об тейбл». Да и сейчас она довольно часто попадала во всякие переплёты, потому что, несмотря ни на что, продолжала верить людям, верить в их честность, порядочность и доброту – ведь иначе остаётся только надеть верёвку на шею, и…

Но последовать заповеди «возлюби ближнего своего» Аделаида всё-таки не могла.

И не будем брать для иллюстрации какие-то вечно показываемые нам по телевизору образы мошенников, убийц, садистов и прочих нехороших личностей. Возьмем абсолютно положительного человека, чья жизнь протекала в соответствии со всеми нормами.

Эта женщина жила у них в деревне, звали её Елена. Она всю свою сознательную жизнь прожила в Москве, была инженером, но лет пятнадцать назад переехала вдруг в деревню – сначала вроде не всерьёз, потом втянулась и осталась, оказалась просто прекрасной хозяйкой: развела животных (коз, кур, кроликов), посадила замечательный огород, дававший огромный урожай, а цветы у неё были такие, что, наверное, позавидовали бы какие-нибудь цветоводы-дизайнеры. Разумеется, она была абсолютно честным и порядочным человеком, казалось бы, Аделаида могла с ней общаться и дружить, по отношению к Аделаиде она совершала много мелких, но добрых поступков: давала взаймы, когда широкая натура Аделаиды не укладывалась «в рамки» и разбазаривала деньги, так что не хватало на дорогу в Москву, где у неё в сберкассе лежали кое-какие запасы; делилась рассадой, причём, конечно, безвозмездно – о деньгах не могло быть и речи, в этом она полностью походила на Аделаиду; несколько раз давала какие-то семена, кустики малины, клубники и т. д.

А Еленин муж мог чем-то помочь по хозяйству (он, как всякий мужчина, многое умел) и никогда не брал денег, в отличие от деревенских мужиков, которые и пёрнуть не могли бесплатно.

Но при этом Елена отличалась жестокостью – она вполне серьёзно посоветовала Аделаиде убить кота (Аделаида не знала, куда его девать в случае своего отъезда – здесь никто бы не приютил чужое животное, крестьяне и к своим-то плохо относились, почти не кормили их); Елена сама убивала своих кроликов. Но не это было в ней самое неприятное: она, как все очень ограниченные люди, любила «поучать», очень часто навязывала Аделаиде свои советы в форме «категорического императива», считая себя «носителем истины в последней инстанции».

Однажды, уезжая, Аделаида оставила Елене ключи от калитки, потому что боялась за беспомощную Манечку – мало ли что могло случиться, а ехать было необходимо. Она отсутствовала три дня, на третий день, не выдержав, позвонила Елене и спросила – всё ли в порядке?

– Я не знаю. Ведь я там не бываю, – ответила Елена.

Аделаиду это поразило. Она бы не смогла не зайти к беспомощной старухе хотя бы один раз. А Елена так боялась, что её «заставят» помогать, взвалят на неё ношу… Поразительная чёрствость! А ведь Елена ещё была не из самых худших. Кстати, между прочим, она очень уважала Бабу Бабариху – якобы за то, что та была «большая труженица».

И ещё Елена обожала сплетничать – она всё про всех знала, считая себя порядочным человеком, она даже не задумывалась, что поступает крайне некрасиво, передавая Бабе Бабарихе очередную сплетню про Аделаиду, а как-то раз вообще поссорила её с двумя приехавшими молодыми ребятами, которые зачастили к Аделаиде, сказав тем, что Аделаида ей пожаловалась, что не хочет с ними общаться. Это отчасти было правдой – Аделаиде такое общение было совсем ни к чему (по ряду причин, которые мы здесь опускаем для краткости и по несущественности), но разобраться с ребятами она могла бы и без вмешательства Елены.

Остаётся добавить, что в свои шестьдесят с небольшим лет она выглядела как 80-летняя старуха, что было очень странно. И ещё – она почему-то считала Аделаиду вруньей и не верила ей, что бы та ни рассказывала о себе. Впрочем, Аделаида довольно скоро прекратила общаться с ней, обращаясь к той в очень-очень редких случаях.

Она не любила жестокость и уверенность в собственной непогрешимости, которые так и пёрли из этой, казалось бы, вполне интеллигентной и порядочной бывшей москвички с Арбата. Кстати, крайняя степень этого, казалось бы, хорошего качества – уверенности в себе – называется хамством и наглостью, а это в очень большой степени характеризует современных жителей столицы.

Аделаида ненавидела в людях ещё и безалаберность, и то, как походя они нарушали данное им слово. В этом смысле она была совершенно другим человеком и, давши слово, никогда никого не подводила. Подобных себе она не встречала никогда! Сплошь и рядом все, кто что-то обещал, разбрасываясь словами направо и налево, тут же забывали о данном ими обещании, и их совершенно не тревожило, что они наносят человеку существенный вред, срывая ему какие-то дела. Современные люди, как правило, совсем не чувствительны к чужим неприятностям, которые происходят по их вине. Полное равнодушие ко всему, что не укладывается в рамки их сиюминутной выгоды или прихоти – вот что отличает в наше время всех от мала и до велика.

…А жизнь в деревне становилась всё хуже и хуже, хотя хуже было уже некуда. Повадились выключать свет, ссылаясь на какие-то «повреждения», это происходило чуть ли не каждые три дня. Аделаида поняла, как сидели люди в блокаду – голодные, в холоде и в темноте. Ну, положим, голод она испытала только раз (это длилось год или чуть больше), когда дочь издевалась над ней, забрав все её деньги и пытаясь отобрать жильё. Холод тоже пока ещё не наступил – стояла чудная, красивая осень, деревья тронула первая желтизна, кое-где сияли яркие пятна красных листьев, но это было лишь самое-самое начало, этакий тонкий намёк на будущие холода, когда снега здесь будет столько, что в деревню можно будет попадать только на вертолёте (хотя где ж его взять-то?!!)

Магазины тоже были довольно далеко – за 5 километров в соседней, довольно крупной деревне. Раньше хлеб им привозил чеченец Махмуд раз в четыре дня, хлеб был очень плохого качества, но все деревенские были людьми совсем не избалованными и радовались и такому. Вместе с хлебом чеченец возил и спирт, который и спиртом-то нельзя было назвать – гадость какая-то, непонятно даже, что в нём было намешано. Но доза этой мерзости стоила очень дёшево, и люди покупали, пили, отравлялись и очень часто умирали.