Жорж Старков - Спичрайтер. исповедь…

Олег чувствовал себя примерно как тот скелет, лишь с тем различием, что плоть не рассыпалась прахом и вполне способна была донести его кости к оазису, которым в эти мгновения представлялся обычный ржавый водопроводный кран. Окружающая обстановка пустыню не напоминала. В первую очередь тем, что там нет, никогда не было и, наверное, не будет столько хлама и различного рода мусора.

Подсобка дворника Витали порядком не отличалась. Скорее, беспорядок был её отличительной особенностью. На площади в двенадцать квадратных метров, легко соседствовали старый велосипед, надувания лодка, в состоянии готовности к отплытию, несколько, почти насквозь проржавевших, радиаторов, огромная лохматая собака, мерно посапывающая на заботливо отведенном для неё старом пледе, большой и тяжелый сундук, надежно запертый на внушительных размеров амбарный замок. И это не считая мебели, которой у Виталия Владимировича, было не так уж и мало. Только в жилой комнате – три шкафа, столик, четыре стула и две софы, на одной из которых пытался собраться с мыслями ещё не до конца проснувшийся художник.

Олег всегда хотел пошутить, что-то вроде: «Это ты в тетрисе научился так вещи утрамбовывать?» Но выпивая, шутку забывал. А по трезвому шутить, даже столь невинно, над своим компаньоном в путешествии по непредсказуемому и загадочному миру суррогатного алкоголя, он не решался. Во-первых, художник в какой-то степени, уважал хозяина коморки, но всё же главным являлось второе – ему было его по-человечески жаль.

Виталька-дворник, как звали его жильцы пятиэтажки, то есть – его соседи, был человеком с очень непростой судьбой. Некогда блестящий боевой офицер ныне влачил жалкое существование в двенадцатиметровой квартирке и, как-бы, наблюдал за порядком во дворе. Делал он это посредством мониторов, на которые выводилась картинка с камер видеонаблюдения. Вообще-то, сами мониторы и иная сопутствующая аппаратура должна была располагаться в специальном техническом помещении, под которое, в свое время, переделали две подвальные кладовки, проведя там вполне сносный ремонт. Однако, Виталий Владимирович, несмотря на все возражения всё тех же жильцов, перетащил оборудование к себе в квартиру, с тем аргументом, что «отсюда контроль будет вестись лучше, ибо, охранник, то есть он, никуда отлучаться не будет». Жилье было у Витальки полуподвальное, так что с переносом коммуникаций особых проблем не возникло. Жильцы сначала протестовали, потом смирились. Ведь, кроме Виталия всё равно никто, даже пенсионеры, работать «всевидящим оком» не хотел. В нагрузку, буквально, за «три копейки», новоиспеченный «блюститель дворовой безопасности» согласился быть ещё и «блюстителем дворовой чистоты». Соседи сами попросили его взвалить на горб данный «коммунальный крест», так как дворники управляющей компании были во дворе гостями нечастыми и иногда не появлялись по месяцу, а то и по два. Конечно, и Виталик далеко не каждый день брался за метлу. Да и на мониторы поглядывал лишь, когда больше заняться было нечем. Но альтернативы у жильцов все равно не было. Не устраивало их и то, что локальный стаж порядка и чистоты беспробудно пил. Но сделать с этим всё равно ничего не могли, а потому, принимали сие обстоятельство как данность.

Но Виталий Владимирович не всегда был Виталей-дворником. Ещё каких-то двадцать пять лет назад, он – майор Цибин, являлся тем, на кого ровнялись, как армейские новобранцы, так и опытные бойцы, повидавшие столько, что и на десяток жизней хватит. Спецгруппа Цибина не провалила ни одного задания! Спецназовцы под его руководством выполняли, казалось бы, невыполнимые задачи. Причём, в строго отведённые сроки и с минимальными боевыми потерями. В его родной отдельной бригаде специального назначения, Цибина нередко сравнивали с самим Маргеловым, настолько, иной раз, нестандартно, но, вместе с тем, эффективно он решал поставленные руководством задачи.

Последняя его операция так же не была провальной. Тогда, в первую Чеченскую, Виталию Цибину было поручено освободить из плена группу журналистов, среди которых были и иностранцы. Разведка сработала точно. Во время штурма не пострадал ни один из заложников. Потерь среди личного состава не было. В ходе этой операции ранение получил только один боец – сам майор. В ходе спешного отступления, на пути пришлось обезвреживать несколько растяжек. Одна из них оказалась ложной, чтобы отвлечь внимание. Вторую, сокрытую, в попыхах не обнаружили и Ф-1 сделала свое кровавое дело. Осколки не посекли в капусту всю группу по какой-то счастливой случайности. Досталось лишь командиру. Досталось в позвоночник.

Когда Цибина доставили в госпиталь и провели операцию, врач без утайки признался, что ходить бравый офицер, скорее всего, уже никогда не будет. Через полгода безуспешных попыток восстановить функции опорно-двигательного аппарата, майор, теперь уже в отставке, получил второе ранение, которое для него было пострашнее первого. Супруга, поняв, что рискует всю оставшуюся жизнь быть сиделкой инвалида, подала на развод. Позже Цибин узнал, что у неё давно был любовник – местный мелкий чиновник. Так осколок гранаты стал точкой невозврата. Жена решила, что пока молода и красива надо устраивать свою жизнь. Ну, а бывший «главный в жизни мужчина», как в той песне: «Заживут твои ноженьки…»

Тогда Цибин запил в первый раз. Длилось путешествие вдаль от реальности четыре месяца, до того момента, когда Виталия не заехал навестить боевой товарищ – бывший подчиненный, а ныне сам руководитель спецотряда. Спецу стало жаль командира и он, активизировав связи в минобороны и минздраве, определил отставника в одну из клиник, которая славилась своими восстановительными методиками. Там майор нашёл свое спасение, причем, даже не в терапии, а в отдельно взятом человеке. Этим человеком стала молоденькая медсестра, немногим за двадцать. Невысокая, несколько субтильная, красивые, слегка вьющиеся, окрашенные в рыжий волосы, чуть курносая и с добрыми голубыми глазами.

В этих глазах майор нашел то, что однажды обрел, а затем потерял. Даже не потерял… Судьба вырвала всё, что так любил, наживую, без наркоза, после показав, высоко подняв над головою, чего лишает недавнего владельца. Всё безжалостно и безаппеляционно. Но, в моменты, когда это голубоглазое чудо помогало пересесть с кровати на каталку, переодеться, достать пульт от маленького старого телевизора, который хамоватый, заросший как дикий зверь, сосед по палате постоянно, будто нарочно, клал на недосягаемый без посторонней помощи двухметровый холодильник, Цибину казалось, что все удары и падения были лишь для того, чтобы он поднялся и понял, где его настоящая судьба. Будто все несчастья и потери были, просто, неизбежными особенностями рельефа той дороги, по которой он шёл к ней.