Жорж Старков - Спичрайтер. исповедь…

Медсестра Кристина, так звали новую любовь раненного солдата, была скромна, учтива и добра к пациенту. Виталий тоже старался быть сдержанным, но, со временем, чувства, в каком-то эфемерном, незримом и неслышимом диапазоне, начали говорить о себе. Кристина, как оказалось, тоже испытывает нечто подобное. Сначала это была жалость, которая со временем переросла в нечто большее, чем просто симпатию – во влюбленность. На третий месяц пребывания в клинике между медсестрой и пациентом Цибиным начался настоящий роман. Она поддерживала его во всём и подбадривала, как могла. Он же, в свою очередь, изо всех сил пытался стать тем, кто её достоин. Сначала, вновь научиться ходить. Кристина оказалась его личным маяком, его точкой «Б», его, почти невыполнимым заданием. Но развеивать убеждения в том, что для того, кого сравнивали с Маргеловым, есть что-то невыполнимое, Цибину было не впервой.

Через одиннадцать месяцев после поступления, пациент Цибин сменил статус на бывшего пациента. Из клиники он вышел, лишь слегка опираясь на трость и руку своей рыжеволосой возлюбленной. Вскоре он устроился на работу в милицию, инструктором по стрелковому оружию, отремонтировал старую квартиру, в которую после ремонта переселилась новая избранница. Всё шло своим чередом и Цибину казалось вот он – второй шанс на счастье.

Но, как уже говорилось выше, только казалось. В один из теплых летних дней,

в тире, где проводил очередные занятия будущий Виталька-дворник, случился небольшой инцидент. При попытке помочь одному из новоявленных стражей правопорядка правильно захлопнуть ствольную коробку «Калашникова», протеже, в совсем не подходящий момент, сделал всё как надо и прищемил кожу ладони своего наставника. Травма шуточная, но занятия закончили раньше времени, а инструктора отправили залечивать «рану, полученную при исполнении» в домашних условиях. По дороге домой Цибин прошёлся через небольшой рыночек, прикупив немного свиной вырезки. Инструктор рассчитывал к приходу благоверной с работы пожарить отбивных, которые, по её словам, так божественно умел делать только он. Однако, тихонько (привычка осталась еще со службы) открыв входную дверь, Виталий понял, что невеста дома и, как выяснилось мгновением позже, не одна.

Войдя на порог зала, майор узрел, как его любимую, возложив её стройные ноги себе на плечи, ритмично вдавливает в диван совсем юный мальчишка, не старше тех, которых он, ещё несколько лет назад, учил вязать вокруг ног портянки. Следующие несколько минут были как в тумане. От очередного греха на душу, только уже в мирное время, сберег сосед, прибежавший на крики девушки и оглушивший Цибина, лежавшей на видном месте деревянной скалкой. Мгновением позже, майор бы перешёл от вульгарного уличного избиения к тому, чему учили в армейском спецназе – просто свернул бы щенку шею. Потом были милиция, следователь, суд.

Виталию удалось избежать путешествия в «места не столь отдаленные», подкупив служителей Фемиды. Срок дали условный. Но для этого экс-армейцу пришлось влезть в грабительский кредит – деньги нужны были немалые и срочно, а под следствием занять их, даже у самого бессовестного банка – задача не из простых. Но у майора получилось. Правда, с возвратом долга возникли проблемы. С работы уволили. На другую, с условкой, брать не хотели. В итоге пришлось продать часть своей квартиры. Благо, соседи за стенкой оказались людьми довольно состоятельными и выкупили две из трёх, имеющихся в собственности Цибина, комнат. Вот так, семидесяти пятиметровая трёшка превратилась в двенадцатиметровую гостинку.

Правда, двенадцать – это прихожая с кухней. Были ещё туалет и ванная, где, в свою очередь, имелись унитаз и душ. И этот факт Олега не мог не радовать, в это солнечное и такое тяжелое утро. В голове стал вырисовываться план на ближайшие полчаса, если, конечно, жизненно важные органы не откажут, а конечности, после некоторых усилий воли, вновь станут повиноваться своему хозяину.

– Проснулся? – Цибин вошёл, как всегда, бесшумно, словно тень. – Есть будешь? Я макароны варить собираюсь. Есть консерва рыбная, на прикуску.

Олег молчал. Не потому, что ему нечего было ответить или он ещё не решил – голоден или нет. Он просто не мог повернуть пересохший язык таким образом, чтобы выдавать хоть что-то напоминающее человеческую речь. Да и не хотел. Единственное чего он сейчас желал – это освободить желудок от остатков не успевшего всосаться за ночь спиртного, попить и, хотя бы, с минуту подержать голову под струями холодной воды. Будто прочитав эти мысли, желудок дал понять, что с реализацией намеченного плана мешкать не стоит. Буквально прокатившись на заплетающихся ногах те пару метров, что отделяли софу от туалетной комнаты, Олег скорчился над унитазом в рвотном позыве.

– Блюёшь – это хорошо! – не преминул прокомментировать страдания собутыльника Виталя. Выглядел он намного лучше своего товарища. Бодро держался, на когда-то бесполезных ногах и, вполне ясным взглядом следил за тем, чтобы воды, которая в это время заполняла алюминиевую кастрюльку, было ни много и ни мало, а ровно столько сколько надо.

– Блюёшь, значит организм сопротивляется! У меня, вот, уже сдался. Последние десять лет – ни разу. Не! Вру! Три года назад просрочкой траванулся. Блевал – ни дай Бог. А от спиртяги – ни разу. Помню, в армии, ещё на срочке, в Кабарде, местные водяры подогнали. Так, караул с нас был аж «караул»! – Цибин на несколько мгновений прервал рассказ, окунувшись в воспоминания, уголки рта сами собой потянулись в стороны и вверх, а в глазах промелькнуло подобие тоски, но какой-то теплой и доброй. Так бывает, когда человек вспоминает что-то хорошее, но не особенно жалеет о том, что это лишь прошлое. Когда воспоминания – это то, что нужно, а большего и не надо…

– А ещё помню, в технаре, пошли к девахам в общагу. Лет шестнадцать мне было. Ну, был малёха стеснительный. Ну и, перед знакомством, снять мандраж «косорыловкой» решил. Дык, меня знакомит братан, мол, это Виталик, это Наташа. Она – «Очень приятно». А я, вместо «здрасте», давай ей под ноги рыгать! Вот, надо мной потом пацаны ржали. Мол, «когда будешь ебать – вообще усрешься!»

Задорные рассказы о лихой молодости Витали-дворника Олег слышал, как через пуховую подушку. Будто где-то вдалеке кто-то беседовал. И беседовал вовсе не с ним, а с кем-то, у кого были для разговора и силы и желание. У художника не присутствовало ни того ни другого. Хотелось, лишь, освободиться от хмельного плена. Проще всего было бы пустить себе пулю в голову. Просто засунуть в рот дуло пистолета и нажать на спусковой крючёк! Но оружия под рукой не было. Был лишь Виталя. В данный конкретный момент, только он мог стать оружием в борьбе с утренним недугом. К тому времени, когда Олег перешел от объятий с унитазом к водным процедурам, свесив голову в ванную, нещадно орошал засаленные волосы струями ледяной воды, экс-спецназовец уже сам пришёл к выводу, что без должной терапии товарищ придет в себя только к завтрашнему дню. Сыпанув «на глаз» в кастрюлю хлорид натрия, он же обычная соль, потянул ручку холодильника на себя и, приоткрыв дверцу, с видом искушенного сомелье, принялся, пока лишь визуально, изучать содержимое полупустой стеклянной и пластиковой тары.