Николай Ващилин - Сексотрясение. Играй, гормон!

Москва с утра шумела разноцветной толпой. К кинотеатру не протиснуться, тройной кордон милиции. Воха подошел к парню, торговавшему мороженным, и выпросил у него на минутку всю его амуницию. Одел его белый фартук, взял лоток с «пингвином» и нагло поехал к кинотеатру. Кордоны прошел, как нож сквозь масло. Когда Воха вернулся, в руках он сжимал два билета с оторванным контролем. Дальше – дело техники. «Искатели приключений» с Алленом Делоном и Лиино Вентура открыли нам пути к счастью, расходившиеся с дорогой, показанной партией большевиков в «Коммунисте». Но не только киношная публицистика наполняла наше сознание. Фильмы Сергея Параджанова «Тени забытых предков», «Цвет граната» поражали мое воображение. Никакого кривляния. Чистая поэзия. Сочная. Точная. Бесконечная. Вечная. Где-то я такое уже видел? Ах да, в Москве на кинофестивале. «Восемь с половиной» Федерико Феллини.

На четвертом курсе техникума я вдруг перестал прогуливать занятия. В нашу группу из другого техникума перевели модную красотку Тоню. Вылитая Роми Шнайдер. Я за ней приударил. Провожал её по вечернему Невскому проспекту после занятий, часами прижимался к ней в её парадном. Мы уже млели на её диване от Рэя Чарльза, пока мама пропадала на работе. Мы нежились в темноте кинозалов, восторгались красотой природы в глубине тёмных аллей. Тоня уже давала мне погладить ее обворожительные груди, как вдруг, без лишних объяснений, ушла с другим. Он стал её провожать. Я был оскорблен в лучших чувствах. Тоня мне так нравилась, что я даже хотел на ней жениться. А этот другой был форменный урод и фарцовщик – Лёха Павлов. Нос длинный с горбом, скулы, как у крокодила. Тоже мне – Юл Бриннер. Мне б такие джинсы…

Я долго не находил себе места. Жизнь стала пустой и не нужной. Я часами стоял на набережной и тупо смотрел на струящуюся воду. И вот однажды на шумном, прокуренном вокзале, глядя вслед уходящим поездам и вытирая безутешные слёзы, я встретил девушку. Звали ее Люда. Красоты она была неописуемой. Все, что я видел до сих пор, не шло с ней ни в какое сравнение. Она кого-то проводила на поезд и одинокая шла по опустевшему перрону. Изящества ее тела сразу затмили образ Тони. Я пристал к ней, как банный лист. Она сдалась быстро, но не пошло. У нее был тонкий юмор, веселый нрав и склонность к авантюрам. На моё предложение запить мороженное советским шампанским она ответила безоговорочным согласием. Мы пошли в «Север».

У входа в «Север», растопыривая пальцы, оживлённо беседовали аристократы питерской фарцы во главе с глухонемым Васей. Менты по понятным причинам глухонемых не трогали. А они беззастенчиво «раздевали» фирмачей прямо на Невском. Спутницу мою оценили по достоинству и наперебой стали предлагать для неё модные вещички. Пока Люда лакомилась профитролями в шоколаде, Серега Светлов «сдал» мне для Люды шарфик нежнейшего итальянского шёлка. Вознаградила она меня щедрее царицы Савской. Да ей особенно не нужно было и стараться. Награда у нее была во всем. В прикосновении руки, в повороте головы, во взгляде, в улыбке, обнажающей влажные белые зубки.

Фарца обычно толпилась в верхнем фойе «Севера» и внизу в гардеробе. Все их внимание было устремлено на клиентов, приходящих сюда тоже не ради профитролей и меренги. Всей тусовкой руководил швейцар дядя Ваня, слуга двух господ. Весь в золотых галунах, с очень важным лицом, которое отображало полное презрение к простым любителям мороженного. Он чинил им всякие мелкие препятствия, не допуская их к сладкому и приберегая места для тех, у кого хватало ума сунуть ему на лапу рубль. Лицо его, как светофор, меняло свой цвет при появлении ментов или известных ему стукачей, из коих он же был первым. Ради наживы он был готов продать родную маму, но не фарцу. Она «несла» ему «в клюве» табош. По цвету его лица фарца чуяла опасность, и всех как сквозняком сдувало в зал, где их постоянно ждали места за столиками, с чего «табош» имели официантки в кружевных передниках и кокошниках.

Элита Невского ютилась в тесноте кафетерия «Европы». Отстоять полчаса в очереди, а потом сидя за столиком, отметить зорким глазом новых постояльцев, узнать кто что продаёт или кто в чём нуждается было обычным, повседневным занятием нерабочей молодёжи. Здесь разумеется не торговали. Это был «стол заказов». Торговали в подворотнях или в своих норах коммунальных квартир. Но там на страже порядка были бдительные, завистливые соседи. Люда посещала со мной злачные места с интересом, но без восторга.

В середине шестидесятых открыли кафетерий в ресторане «Москва» на углу Невского и Литейного. Швейцаров там не было. Столики без стульев, высокие. Бульон, пирожки. И, конечно, кофе. Одинарный, двойной, приготовленный в венгерских кофейных машинах. Туда кинулся весь Невский сброд, что победнее, которых в «Север» по фейсконтролю не пропускали. Стоя часами в очередях за кофе, можно было сдохнуть, но время зря не теряли. Кляли советскую власть, мечтали о свободном западном мире. Нарекли это место «Сайгоном». В «Сайгоне», в этой узкой длинной «кишке», набитой неряшливым народом, зародилась бацилла неповиновения, сопротивления и революции. Проявляться болезнь начала в рваной одежде, хриплой музыке Володи Высоцкого, уродливой красоте живописи Миши Шемякина, во вдыхании дыма дурманящей травы, стихах Иосифа Бродского, в небрежно наброшенных длинных шарфах хиппующих стиляг.

Миша в те времена жадно пил портвейн и часто захаживал в «Сайгон», поскольку жил неподалёку. Тропинки между питерскими кофейно-портвейными поилками протаптывали с деловой озабоченностью Ося Бродский, с элегантной уверенностью Ильюша Авербах, выворачивающий свои дырявые карманы Саша Володин, бодро перепрыгивающий лужи Миша Боярский, ломающий случайные фонарные столбы Серёжа Довлатов и Бог знает, сколько ещё безвестных, но достойных обывателей петербургского болота. Володя Высоцкий, после съёмок тоже любил пройтись по Невскому в поисках красоток. Шли мы с ним компашкой, от совковой робости жались друг к другу и, сморозив какую нибудь пошлость встречным девчонкам, прятались за спинами товарищей. Когда впереди мелькали стройные ножки и упругие попки, наша вольяжная ходьба ускорялась до спортивной. Обратиться к девушкам с предложением дружбы и любви смелости не хватало ни у кого и поэтому обогнав модниц, мы начинали придирчиво критиковать вслух их невыразительные формы и ярко выраженную фригидность.

Для подъема, внезапно упавшего, настроения мы заходили в поилку «Советское шампанское» и освежались коктейлем «Бурый медведь». Его рецепт был прост и не держался фирмой в тайне – сто граммов коньяка и сто шампанского. Розовощёкие от винных паров девчата в кокошниках, вежливо предлагали на выбор грузинский или армянский коньяк к советскому шампанскому. Но мало кто отказывался шикануть якобы «заграничным коктейлем», повергавшем интуристов из Франции и Англии в шок. Конфетка и лимончик в придачу за шестьдесят копеек и… жизнь снова сверкала всеми цветами радуги. Закусить столичным салатиком можно было в ресторане ВТО на Невском, 86 или в «Сосисочной» на площади Восстания. Сделав петлю на привокзальной площади, от которой несло протухшим бельём пролетариата, мы, как в капкан, попадали в кафе-пирожковую на Литейном с экзотическим лейблом «Сайгон». Девчонок там всегда было много и заговорить с ними за высокими столиками было легко, задав дежурный вопрос: «Девушка, а что вы делаете сегодня вечером?». И получить дежурный ответ – «Всё!».