Вероника Батхан - Везет же людям. Женские истории

Томными вечерами Туся гладила бархатистый мех, кормила кошку с руки куриной печенкой и лениво думала, что в августе наконец выйдет замуж. Тридцать один – пора. Зимой будем жить в Москве, в пентхаусе, где найдется место для студии. Лето – в Крыму, в благословенной Феодосии, где лучи солнца золотыми столбами пронизывают облачные замки, где тени муаровы, а цветы изобильны. Картины Туси впитывали жаркие краски юга, становились сочнее – и продавались лучше, с тех пор, как художница прикупила домик на Карантине и перебралась прочь из северной столицы. Сегодня Георг приедет навестить её, томящуюся нежно, после трех недель командировки в Европах, сумасшедших переговоров. И встретить его надо по-царски.

Вторник – рыбный день. Поэтому Туся вопреки кошачьей привычке нежиться до жары, встала в семь и собралась на рынок. До Базарной – пешком, по умытым ночным дождем улицам. По коврам из опавшей шелковицы, мимо первых (осень близко!) желтых листочков лоха, мимо белых домиков с черепичными крышами, мимо ранних туристов, спешащих на пляж. Мимо запаха дыма и свежего хлеба, мимо лая собак и крика муэдзина, мимо стука стариковской клюки и визгливого «не хочу!» дошколенка. Туся любила город, и он отвечал ей взаимностью.

Рынок поутру тих. Продавцы прихорашивают товар, предвкушая добычу, досматривают последние сны, переругиваются – но без дневной горячности, по привычке. Первые ласточки с кошелками и корзинками снуют вдоль рядов, норовя то попробовать терпкую вишенку, то сунуть нос в маринад, то подуть в гузку тонкокожей домашней курочке. Первые ласточки жарко торгуются, они знают рыночные поверья. Скрепя сердце приходится дешевить – лишь бы не упустить покупателя и удачу вместе с ним.

Экономная Туся тоже поторговалась – немного, совсем немного. И в пакет проскользнул тускло-золотой красавец пиленгас, зыркнул мертвым хризолитовым глазом. Что бы к нему? Картошки – некрупной, ровненькой, розовой на просвет. Крепких ядреных луковок. Баночку пряностей у татарина – морщинистый как тарханкутские скалы старик изумительно собирал смеси, нюхом чуя пропорции тимьяна, розмарина и базилика Горячих тандырных лепешек, с хрустким ободком корочки. Для салата – кусочек свежайшей, отдающей грецким орехом брынзы. Пару мясистых густо-розовых помидоров с крепким запахом. Красную луковицу. Пяток колючих грунтовых огурчиков. Укроп-петрушку-кинзу, красноватый салат, маслянистую нежную рукколу, базилика – зеленого? фиолетового?

На десерт… Туся задумалась. Хотелось всего и сразу, как всегда на июньском базаре. Желе из шелковицы, абрикосы в сиропе, малиновое суфле? Нет – густейшая домашняя сметана и стаканчик упоительной земляники. Чтобы разнообразить стол, Туся прикупила кальмаров в гранатовом маринаде, сочных мидий, немного спаржи. И, распрощавшись с рынком, заглянула в «Новый свет» за приличным сыром и бутылкой белой «Жемчужины Инкермана» – она окажется в хорошей, вкусной оправе.

Телефон пискнул – смс – Георг уже в аэропорту, времени мало. Туся взяла такси и стрелой домчалась до дома. Никаких промедлений! Противень тут же был застелен фольгой, залит маслом, засыпан резаным луком и обложен картошкой. Порубленный на куски пиленгас устроился сверху, вместе с головой и хвостом, минус ломтик для драгоценной кошки. Туся щедро натерла рыбу пряностями и слегка присолила. Затем закрыла блюдо листом фольги и отправила в духовку думать о вечном. Пока рыба исходила паром, хозяйка порезала овощи, настрогала кубиками брынзу, нарвала руками зелень, добавила обжаренного кунжута – секрет одесской бабули. По рецепту полагались ещё оливки, но их Туся на дух не выносила.

Белейшая льняная скатерть облаком легла на стол, оттеняя глиняную посуду. Тусин дом был ровесником Грина и прошлое шло ему. Оставались мелочи – полевые цветы в вазочке, лепешка в корзиночке, черные рюмки – их когда-то привез из Таллинна отец Туси. Охлажденное вино отдыхало. Земляника со сметаной и листиками мяты, собранной здесь же, на холмах у генуэзской крепости, ожидала своего часа. И основное блюдо дошло. Туся достала противень, раскрыла фольгу, бросила горсть тертого сыра на мягкие бока царь-рыбы и засекла три минуты. Все!

Пиленгас остался остывать на плите, через час он наберет полноту вкуса. Туся метнулась в душ, пробежалась по телу дамскими штучками – бритва, гель, скраб, капелька «Черной Саржи». Шелковые трусики цвета топленого молока, батистовый сарафан, через который проступает сильное тело. Колокольчик у двери. ОН! Усталый, сияющий, пахнущий дорогой Георг, кудри влажные, к рыжеватой бородке пристал лепесток жасмина. И дыхание как всегда свежее, зубы холодные… Милый, милый!

На кухню они выбрались через два с половиной часа. Туся сетовала – рыба остынет. Но реальность оказалась печальнее. Озверевшая Аэлита разодрала фольгу и с рычанием пожирала их ужин. Куски рыбы были разбросаны по плите, валялись на полу – Георг поскользнулся и чуть не упал. Ваза с цветами была опрокинута. Тарелки разбиты. А на скатерть подлая кошка просто нагадила.

У мужчин нет барьеров. Пока Туся молча хлопала глазами, Георг молниеносно схватил Аэлиту за шкирку, швырнул об стену, отвесил пинка, снова перехватил. Кошка взвыла и замолчала, повисла тряпкой. Рыбный день, перекресток судьбы, что скажешь?

Сильные пальцы стискивали мех, в глазах мужчины застыло холодное бешенство. Преступление и наказание, справедливость и правда, никаких шестых чувств. Рассвирепевший Георг сжал безвольную кошачью шею, выругался… И услышал ясное:

– Вон!

За минуту Туся узнала о женихе больше, чем за год знакомства. Она выхватила кошку, с ловкостью танцовщицы увернулась от оплеухи, цопнула сумочку и выбежала из дома. До ветеринарки было 10 минут езды. Аэлита отделалась выбитым зубом и сотрясением мозга. Туся – разгромленной в хлам кухней. У Георга хватило денег, чтобы откупиться от неприятностей, раза два он пробовал приезжать и просить прощения, но художница привела с Базарной площади бесхозного алабая, который тотчас начал отрабатывать съеденный хлеб и крышу над головой. Кошке купили корзиночку и бархатную подушку, Туся стала внимательнее к её капризам – и удивилась, когда независимая мадам пошла на руки к случайному гостю, флейтисту из Лисьей бухты…

Они жили долго и счастливо – и до сих пор живут.

Запах яблок пропитал лес насквозь. Сладким духом тянуло из чащи переплетенных, обрисованных солнцем ветвей, с ветхих ковриков палой листвы – осень ещё не вступила в свои права, пестрой осыпи не хватало, чтобы укутать землю. Над головой Кати то и дело краснели плоды кизила, похожие на татарские бусины, с обеих сторон тропы дерзко торчали пучки шиповника. Яблоки подкатывались под ноги, дремали в блеклой траве, мокли в заводях – зеленые, желтые, гладкие и веснушчатые, мелкие, словно галька. И вкус у них был особый – вязкий и терпкий, с толикой нежности.