Илья Стефанов - Человек влюблённый. Повести

И правда, отношения между ними скоро стали простыми, дружескими. Их пути с работы совпадали вплоть до самого дома нашей героини, и вскоре этот общий путь продлился до её порога и далее. У неё они развлекались только чаем, к которому наш герой не забывал припасти какую-нибудь сладость. Он вёл себя сдержанно, ничем не проявлял своего интереса к ней, как к женщине, смущался, не понимая, что с ним происходит, и скупился на комплименты. Она однажды спросила, притихнув голосом, не часто ли он заходит к ней.

– Но ведь моя цель изучать жизнь красавиц! – только и произнёс наш герой.

Вскоре он узнал, что из родственников у неё в этом городе есть только бабушка.

По виду её квартиры было ясно, что наша героиня ограничена в средствах к жизни. Убогая обстановка не соответствовала, как считал наш герой, достоинствам этой женщины. Он огорчался и расстраивался. Его голову некоторое время занимала мысль о том, что красавицы должны быть под охраной государства, как его золотые богатства, памятники архитектуры и редкие животные. Надо бы устроить так, чтобы все мужчины платили налог для обеспечения сносного существования этих немногочисленных, даже, можно сказать, редких существ. Такие мысли посещали нашего героя, конечно, потому, что сам он не мог потратить на свою новую знакомую столько средств, сколько, по его мнению, заслуживала её красота. Но он стал помогать ей, как мог, стараясь облегчить тяготы жизни своей Софи, как он стал называть её про себя. Впрочем, она сама иногда спрашивала, может ли он занять ей денег. Он занимал, и они оба забывали об этом.

Уже с первых дней знакомства наш герой часто предавался раздумьям или, точнее сказать, грёзам, потому что при воспоминании о красавице ход его мыслей приостанавливался. В грёзах не происходило никаких событий, а просто виделось её лицо. Он любовался им с мучительным наслаждением и мог это делать беспрерывно продолжительное время, пока, очнувшись, не возвращался к действительности, призывая себя к каким-либо занятиям. Но, занимаясь работой, он выполнял её с другим чувством – всё делал как бы в честь этой необыкновенной женщины. Разгул грёз усиливался с наступлением ночи. Райские картины, небесные видения, сказочные путешествия с богиней не давали ему заснуть, а если он засыпал, они проникали в его сновидения.

Несомненно, что такая влюблённость случилось в жизни нашего героя впервые. Она не во время пришла к нему, запоздав на много лет. Случись это с ним раньше, он теперь бы относился к красавицам спокойно, наслаждаясь их присутствием, но и угадывая их желания. Теперь же он в удивлении наблюдал только за своей всколыхнувшейся душой.

Уже при первой неторопливой прогулке после работы наша красавица долго удерживала его на развилке их пути, удерживала никчёмной болтовнёй, содержание которой наш герой совсем не улавливал, наблюдая за её удивительными оживлёнными глазами и ещё больше за вьющимися разговором какими-то сказочными губами. Ситуация напоминала встречу кролика с удавом. Её глаза, её губы, и всё её прекрасное лицо, подставленное под свет солнечного заката, поразили воображение нашего героя и парализовали его разум. Он остановился на мысли, что перед ним какое-то исключительное явление природы, или что-то неземное. Пусть так, но что хотела эта инопланетянка, и как должен был поступить в этом случае нормально развитый, то есть обыкновенный земной мужчина? Он, несомненно, почувствовал бы, что его просто призывают наброситься. Это набрасывание происходит по-разному, в зависимости от темперамента или воспитания – от прямого и немедленного действия до более деликатного, сопровождаемого известным набором слов. Так или иначе, мужчина (как мы оговорились, нормально развитый) в подобной ситуации должен, по крайней мере, дать понять женщине, что он её хочет , потому что было очевидно (но не нашему герою), что именно этого добивалась наша красавица. Но герой наш ни действием, ни словом не намекнул, что догадывается о провокации. Потому что он был безумно влюблён и действовал (точнее сказать, бездействовал) как безумно влюблённый – ему было достаточно ощущение сладости своих душевных переживаний. Но в его оправдание нужно сказать, что именно таких переживаний не доставало ему, и он с наслаждением наблюдал, как заполняется его душевный вакуум.

Переживая необычные для себя ощущения, наш герой, однако, и не думал говорить о них со своим кумиром. У него не было опыта объяснения в любви. Он страшился высказаться, потому что не был уверен в ответном чувстве, и не представлял, как бы он пережил отрицательный ответ. Он сознавал, что его нерешительность может быть истолкована как проявление закомплексованности или трусости, но, оправдываясь сам перед собой, считал, что негативное впечатление о нём должно компенсироваться его деликатным, интеллигентным обхождением.

Однажды он пришёл к своей Софи с цветком красной розы, но, посчитав, что этот символ любви может выдать его тайну, оставил вянуть шикарный цветок в портфеле. Он боялся произносить даже несложные комплименты. Впрочем, говорить их красавицам не просто. В первые дни знакомства он однажды сказал что-то, удивившись её красоте. Она приняла это как должное.

– Да, я такая! Встречные мне часто удивляются. Иногда мужчины, засмотревшись, спотыкаются и падают. Да, да! – восклицала она со смехом, как бы представляя случай с падением.

Так прошёл месяц, другой, уже закончилось лето. Наш герой стойко придерживался чисто дружеских отношений со своей подопечной и продолжал увязать в сладких грёзах, просто представляя себе это удивительное лицо, и не лицо, а скорбно целомудренный иконный лик, эту несравненную женщину, и не женщину, а богиню, отличную от всех смертных полнотой изящества и гармонии. Хотя, если бы он присмотрелся к ней внимательнее, то заметил бы, что руки её несколько тяжелы, а ступни крупнее тех, какие бывают у настоящих красавиц, а о душевном строе своего кумира наш герой вообще не имел никакого представления. Впрочем, влюблённые не обременяют себя восприятием реального, безусловно наделяя любимую исключительными душевными качествами.

И вот однажды наши герои, возвращаясь вместе с работы, решили пройти через большой городской парк, чтобы понаблюдать наступающую осень. Зелень ещё была в силе, но господствовали запахи зрелых трав, которые гораздо интереснее сплошного мёда весны или пресной зелени лета. На торной тропинке, по которой они шли, не видно было прохожих. Надышавшись колдовским воздухом осени, наш герой почувствовал непреодолимое желание слиться с этим терпким свежим эфиром, с этим волшебным окружением, которое, кажется, было напряжено, как атмосфера перед грозой. Ему захотелось, чтобы молнией разрядилось это напряжение, чтобы оно, измучив его, прекратилось. Он остановился и сказал неожиданно легко и просто: