Михаил Ежов - От веры к государству шаг за шагом. Исторический роман

В опустевшей лесной хижине Софья стояла на коленях перед иконами с негасимой лампадой и молилась на одном ей понятном, родном языке за него и всех русских, которым суждено было нести веру Христову сквозь века.

Исход греческой вылазки. Или о том, как жестокость порождает ненависть.

Врубившись в тыл расщепленной надвое фаланги, и тем самым завершив ее полное окружение, русские конники во главе с князем Владимиром вихрем пронеслись от городских стен до своих позиций, срубая на скаку греков, как серп срезает спелые колосья пшеницы.

Князю, находившемуся у северной стены, где он по своему обыкновению проверял боевое охранение войск, потребовалось не более десяти минут после сообщения о греческой вылазке, чтобы отдать необходимые распоряжения, собрать воинов и во главе конного отряда в пятьсот мечей выдвинуться на подмогу воеводе Даниилу.

Бой подходил к завершению, на поле сражения оставались только трупы и стонущие раненые с той и другой стороны. Воевода Даниил, вытирая пот с лица тыльной стороной ладони, доложил:

– Добро, князь, побили мы греков, под тысячу их почти полегло. Из наших – только застава, почти полностью. Она первая приняла на себя удар, все остальные живы. Сейчас дам команду собирать раненых. – И вопросительно глянув вверх на князя, сидевшего на коне, добавил, – соберем всех, князь, и своих и чужих?

– Собирай всех, Данила, негоже им в степи умирать, как собакам, а из крепости им не помогут, – ответил князь и тронул коня в сторону своего лагеря.

Не успел Даниил обернуться, чтобы дать указания, как в тот же миг из-за стены осажденного города с противным, рвущим душу свистом начали вылетать огненные шары. Они разрывались на том месте, где еще недавно шел бой, выплескивая из себя фонтаны огня, разливающегося по степи сплошной огненной рекой, которая мгновенно захлестнула и мертвых, и живых. Страшные крики сгорающих заживо в диких мучениях людей огласили окрестность. У русских воинов, повидавших многое на своем боевом веку, волосы становились дыбом от ужаса происходящего.

Сначала они кинулись к пылающей степи, спасать умирающих, но нестерпимый жар отбросил их обратно, а тех, кто все-таки успел вскочить в эту огненную реку, больше уже никто в живых не видел. Прошло несколько мгновений, пока Даниле громкими окриками не удалось отвести стоявших в немом оцепенении товарищей от опасной огненной грани. В их глазах он видел не страх, а только скорбь, и немой вопрос – зачем? Бессмысленная жестокость происходящего была им чужда и непонятна.

Казалось, что и находящееся в зените солнце, пробивающееся к земле своими лучами сквозь завесу гари и дыма, задает со своей высоты копошащимся внизу людям тот же вопрос. Воевода Даниил опустился на колени и, подняв глаза к небу, негромко произнес: «Господи! Если ты это видишь, прекрати весь этот ужас. Помоги отомстить!»

Первое потрясение воинов от увиденного стало проходить, теперь лица русичей были спокойны и суровы, а в их душах огненным бутоном, жгущим сильнее греческого огня, расцветала ненависть. Князь Владимир, не успевший отъехать далеко от места обстрела, взирал на происходящее с небольшой возвышенности.

Греки с крепостных стен видели за клубами черного дыма силуэт одинокого всадника, застывшего на вершине холма. И каждый из защитников крепости, словно почувствовав его гневный пронзительный взгляд, старался вжаться в спасительные крепостные стены, ибо поняли в тот момент греки, что расплата за содеянное ими сегодня уже близка и пощады не будет.

Мольбы и призывы с одной и с другой стороны крепости были услышаны свыше: подул сильный ветер, небо, и так черное от поднимающейся к нему зловонной гари, стало еще темнее, заволакиваясь грозовыми тучами. Небесную высь прорезали вспышки молний, зазвучали первые басы громовых раскатов. На изможденную августовской жарой и огнем землю упали первые крупные капли дождя, как будто хотели смыть всю грязь и позор содеянного под стенами Корсуни.

И вскоре на землю хлынул ливень. Полыхавший огонь понемногу утихал, и последние всполохи пламени уже не были заметны в выгоревшей степи.

Русские воины, оставшиеся там, где их застала гроза, и прикрывшие головы от проливного дождя щитами, боязливо поглядывали из-под них на громыхающее, в сполохах молний небо. Многие из греков, спрятавшись под стенами от налетевшей внезапно грозы, истово молились.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что жизнь и война в этом мире остановилась. Остановилась в тот момент, когда кто-то большой и взрослый заметил, что игра двух маленьких детей стала беспричинно злой и жестокой. А затем развел их по разным углам, чтобы они не смогли, заигравшись, еще сильнее навредить друг другу.

По навесу княжеского шатра часто барабанил проливной дождь. Его капли гулко ударялись о туго натянутые шкуры, и эти удары сливались в монотонный единый гул, временами тонувший в грохоте громовых раскатов.

Князь Владимир при свете двух церковных свечей читал греческое Евангелие, единственную из книг, которую он возил с собой во всех походах и доставшуюся ему от родной бабушки, великой княгини Ольги.

Читая Евангелие, князь пытался найти объяснение тем событиям, которые произошли в этот день. Эта мудрая книга, как он считал, каждый раз открывала для него что-то новое, поражая своей необъятной глубиной. Читать князю было тяжело. Правая сторона лица так и не оправилась от полученного сильного удара, глаз с каждым днем все больше затягивался кровавой пеленой, как бельмом. Зрение ухудшалось, и потому читать, да еще и при скудном освещении, становилось все труднее. Князь отложил книгу и, раскинувшись на шкурах своего ложа, закрыл глаза и замер, обдумывая прочитанное.

Обладая острым слухом, Владимир сквозь грохот громовых раскатов и шум дождя уловил тихое потрескивание со стороны противоположной от его кровати стенки шатра. Как будто кто-то неведомый аккуратно прогрызал ее. Князь поднялся, выхватил из ножен меч и, взяв свечу в левую руку, прижался к стенке из шкур, неподалеку от того места, откуда все явственнее слышался непонятный звук. В свете свечи он заметил тонкое кривое лезвие ножа, аккуратно вспарывающее стенку его прибежища. Князь поднял меч и приготовился уже нанести смертельный удар непрошеному гостю, когда вдруг в образовавшуюся брешь просунулась голова в остроконечном шлеме, с кончика которого свисал длинный и изрядно вымокший волчий хвост.

Занесенный меч остановился на полдороге и чуть не выпал из руки князя: из-за свисающего волчьего хвоста на него приветливо и озорно смотрел старый, потерянный так надолго, его друг Жробейн.