Виталий Новиков - Подопытные кролики. Роман

Лейтенант Платонов был среднего роста, крепко сложен, с простыми чертами лица, черными, коротко постриженными волосами. Ему было тридцать земных лет. Одет он был в свободный темно-синий рабочий костюм: рубашку с длинными рукавами и брюки.

– Всё ждёшь, Мишель? – в аппаратную вошёл Иваницкий, в одних тренировочных и тапочках, с перекинутым через шею полотенцем. Таков был обычный его вид после принятия душа по окончании занятий в спортзале, где он тренировался, изучая по самоучителю карате и айкидо. Он был шире Платонова телом и лицом, но в тоже время имел тонкие, можно даже сказать аристократические черты лица. Длинные, кудрявые, светло-русые волосы он связывал на затылке в небольшой хвостик. Начальство очевидно неодобрило бы эту его вольность, но где оно было? Иваницкий и Платонов не видели своих начальников уже семь лет. Два месяца назад Иваницкому по земному летоисчислению исполнилось сорок два года.

– Неужели они погибли? – поделился своими печальными предположениями Платонов.

– Всё может быть, Миша, поэтому лучше об этом не думать, не терзать себя напрасно.

– Родион Анатолич, а, правда, что на «Архангельске» не было нашей смены?

– Зачем мне врать? Я же говорил, что послал запрос, и с Земли ответили, что смена прибудет не раньше, чем через год.

Их должны были сменить через два года, после того как они заступили на вахту, но вместо этого каждый раз, когда наступал очередной обещанный конец срока вахты, с Земли приходило одно и то же сообщение: «Всвязи с отсутствием финансовых и человеческих ресурсов, не имеем возможности, выслать вам замену, поэтому вынуждены продлить вашу командировку».

– Пойдём лучше посидим в гостиной, – предложил Иваницкий.

– Пошли. Жалко спиртное кончилось, без него стало совсем скучно.

– Может это и хорошо, а то деградировали бы окончательно здесь от пьянства и тоски, а так хоть смогли сохранить здравость рассудка.

На белых стенах гостинной висели картины, в центре стоял овальный стол, сделанный в старинном классическом стиле, в одном из углов находился бар с холодильником.

– Вы, какой будете сок? – спросил Платонов.

– Грейпфрутовый.

Платонов разлил по бокалам соки: себе томатный, Иваницкому грейпфрутовый. Отнеся Иваницкому, сидевшиму за столом, его бокал, Платонов устроился на кожаном диване со своим бокалом.

– Опять захандрил? – спросил Иваницкий.

– Как тут не захандрить, когда нас не могут отсюда забрать уже семь лет. Иногда мне кажется, что о нас просто забыли.

– Я не совсем точно выразился. Мне показалось, что ты опять вспомнил о своих опасных замыслах.

– А, вы, об этом. Нет. Я уже давно перестал думать об этом.

На «Радуге» можно было произвести на свет до двухсот лучших российских человек, отобранных специальной коммисией, в лаборатории экстренного клонирования, расположенной на нижнем этаже корпуса А. Пробирки с клетками этих людей хранились в специальных холодильных установках, где всё время поддерживалась необходимая для сохранения клеток температура. Эта лаборатория была предназначена для чрезвычайного случая. Если бы возникла опасность уничтожения русского мегагосударства, с Земли на станцию пришёл бы специальный сигнал, и команда «Радуги» после его принятия должна была вывести в лаборатории максимально возможное количество людей и с этими людьми высадиться на ближайшей, пригодной для жизни планете. Это было задумано для того, чтобы сделать всё возможное для того, чтобы никогда не прекратился род русских людей. С «Радуги» можно было высадиться только на Зиму.

Три с половиной года назад Платонову пришла в голову мысль клонировать одну или несколько женщин. Он уже совсем отчаялся когда-нибудь оказаться в женском обществе естественным образом. Он не мог не поделиться своими планами со своим командиром, за которым было решающее слово:

– Мы уже видимо никогда не выбиремся из этой дыры, капитан, так давайте сделаем это.

– Вы, пьяны лейтенант, перестаньте нести бред, – Иваницкому сразу не понравилась затея Платонова.

– Я пьян, но совсем немного, и прекрасно понимаю, о чём говорю. Пока они не достигнут шестнадцати, или нет, пусть восемнадцати лет, мы не будем их трогать. Мы будем о них заботиться и не причиним им никакого вреда.

– Какой от них будет толк, если, по-твоему, мы, всё-равно, уже никогда, не выбиремся отсюда?

– На Землю не выбиремся, а на Зиму пожайлуста.

– Ты, забыл, кто там находится? Подонки, ублюдки и маньяки. Боюсь, они тебе там не дадут продолжить воспитание твоих девчонок.

– Да там наверняка уже никого не осталось в живых. Эти упыри, скорее всего давно уже перегрызли друг другу глотки.

– Кто-нибудь, да остался в живых. Такие люди, как правило, отличаются фантастической живучестью. К тому же за время пребывания на планете, они могли сделать её малопригодной для проживания, пожечь леса, например.

– Что они совсем идиоты что ли?

– Не совсем конечно, но в какой-то степени, безусловно.

– Я могу слетать на челноке на Зиму для разведки.

– Уставом запрещено оставаться на станции одному человеку.

– Родион Анатолич, неужели вы не чувствуете как уходят годы, бессмысленно и безнадёжно, как мы стареем?

– Ну, тебе то рано ещё о старости волноваться. Сколько тебе сейчас лет?

– Двадцать шесть земных.

– Теперь прибавь к ним шестнадцать или восемнадцать.

– О, Господи, тогда мне будет сорок четыре или сорок шесть лет.

– Теперь понял, наконец, что овчинка не стоит выделки?

– Родион Анатолич, а может быть, на Зиме ещё остались женщины?

– Даже, если остались, ты хоть представляешь себе, какие это женщины? Михаил, прекращай заниматься глупостями. Возьми себя в руки, в конце концов.

– Я не перестаю удивляться вашей выдержке, как вы можете всё это спокойно переносить?

– Главное, Миша, твёрдо и чётко держаться буквы устава, и тогда никакая выдержка не понадобится. И потом у меня на Земле остались жена и трое детей.

Платонов становился менее общительным. Не потому что он стал хуже относиться к Иваницкому, он просто понял, что они слишком разные, поэтому им очень трудно было найти общий язык. Платонов откровенно хандрил, а неунывающий Иваницкий пытался подбадривать его душевными беседами, шутками, которые Платонов не понимал. Потом через некоторое время Иваницкому показалось, что лейтенант несколько оживился, очевидно, было, что в душе его произошли какие-то изменения, но с чем это было связано, Иваницкий не мог разгадать, потому что Платонов по-прежнему оставался скрытным и неразговорчивым.

Иваницкий отпил немного сока, после чего поставил бокал на стол.

– Миш, извини за нескромный вопрос, у тебя на Земле был хоть какой-то интимный опыт.