Владимир Дивинский - Дождь в полночь

Василий, сам того не замечая, вдруг принялся напевать «Марш павших». Вдруг сверху заорали, что то грохнуло. Мозг Василия затмило багровой пеленой, глаза залило болью, и он рухнул навзничь.

Транспорант забраковали, так как он был весь забрызган кровью. Артель №12 отчаянно материлась.

Сегодня, в 9—00 вечера на заводе лакокрасочных матреиалов и крашеных изделий имени Великого N случилась трагедия – одна из потолочных балок обрушилась, погребя под себя несколько человек.

Данный инцидент произошел несомненно из-за преступной халатности самих рабочих.

Слава Президенту, Политике, Режиму! Все на борьбу с незаконными эмигрантами!

Арбатские трущобы спешно вооружались. Сдирали брезент с пирамид контрабандных винтовок, выкапывали ящики с патронами. Посреди грязного переулка на наспех сваленой из обломков трибуне раскачивался худой черноволосый человек в джинсовой куртке, со странным символом на спине.

– Мы изменим мир к лучшему! Долой правительство!

В общем-то вооруженые забастовки были в трущобных районах частой вещью, но такие масштабы они приобрели впервые. Кидали «Молотова» в магазины окраина и пригород. Избивал полицейских Центр. А сейчас обматывался патронташами Арбат. И везде мелькали пареньки в грязных джинсовых куртках с нарисованных на спинах гербами: рука, сжимающая кинжал и надпись внизу – «Кровавый закат» От самого названия веяло предсмертным адреналином и безнадежностью…

По всем помойкам, гаражам, переулкам, заброшенным торговым центрам раскатился вой. Тут же черная толпа повалила на большие освещенные улицы. Впереди бежали несколько человек с «Кровавым закатом» на спинах, только теперь лица их были замотаны какими-то тряпками, глаза скрывали погнутые очки.

У этих детей нового режима уже не было здравого смысла и инстикта самосохранения. Это была просто самоубийственная операция, чтобы наконец-то перестать влочить свое вонючее существование и погибнуть, хоть как-то напоминая самому себе о благородстве…

Вынесли витрину винного магазина, Случайно напоролись на осколки несколько человек. Все мгновенно залило вином и кровью. Алкоголь убил последнее мысли о жизни и окончательно разьярил. Хмельная толпа с воплями двинулась вперед по центральным кварталам Арбата. Избивали граждан, переворачивали автомобили, выбивали окна. Человек в джинсовке ясно видел как толпа, не глядя, растоптала какого-то чиновника в сером пальто.

Через несколько десятков метров Арбатовцы присоединились к бунтующим рабочим Лако-красочного завода. Те везли за собой отобранный в бою прицеп с дешевым химическим пивом.

В хлам пьяные, потеряв несколько десятков человек, толпа смяла и похоронила под собой первый отряд спецназовцев, посланный на блокировку.

К бунтующим все подтягивались. Здесь можно было увидеть бандитов-националистов из Центра, бездомных всех мастей, рабочих со всех заводов, кроме предприятий «Партия» (там за любой вид правонарушения отрубали по пальцу на фрезировочном станке, с особо опасными обходились ещё проще – просто кидали в бак с отходами) После бастующих не оставалось ничего кроме трупов и обломков.

– Слава «Кровавому закату»!!!

– Долой ПКН!!!

– Нормальные жилищные условия народу!!!

– Сбросим Расторгуева!!!

А на соседней улице уже громыхали пуленепробиваемыми щитам спецподразделения полиции. Через секунду туда вывалились бастующие. Началась резня – всех участников забастовки приказано было казнить без суда и следствия.

Одного из людей в джинсовке сбили с ног и приставили к голове автомат. Тот немедленно вытянул из нагрудного кармана купюру крупного достоинства. Дуло, немного подумав, опустилось.

– Ладно, беги пока. Только больше мне не попадайся – произнес спецназовец, пряча купюру. Революционер, пока тот не передумал, скрылся за углом дома.

Неожиданно на крыше появился какой-то человек с мегафоном в руках. Послышался голос:

– Просим вас прекратить сопротивление! Я послан сюда с мирными намерениями. Отряды №14 и №18! Приказываю опустить оружие! Я имею на указания все полномочия!

Спецназ после почти десятиминутных размышлений уткнул в землю автоматы. Воспользовавшись этим, бастующие повалили на землю несколько солдат.

– Чтобы прекратить забастовки, мы предлагаем вам в качестве смягчающих реформ абсолютно бесплатную вакцину от ретеолита! Также будут введены новые графики раздачи еды бездомным, а для рабочих уже заложили фундамент нового квартала с квартирами и хорошими очистительными сооружениями!

Человек говорил долго. Толпа все более обрадовано гудела. А затем встала в очередь для получения записи на вакцину.

Никогда ещё в городской центральной клинике не было так много разносортного народа. Очередь на вакцину не вошла бы целиком ни в один, даже самый огромный журнал для записей. Чтобы впустить всех, даже открыли два актовых зала и снабдили их скамейками. В очереди были и работники медицинского персонала, сами хотевшие защититься от болезни.

Мужчины, старики, женщины, дети – почти все с дешевыми лингафонами в ушах. Некоторые общались по ним. План старшего лаборанта Михаила работал пока что идеально и прямо по пунктам.

В кабинет зашла маленькая девочка. Фельдшер, непривычно атлетически сложеный для врача, обернулся:

– Здравствуй. Садись в кресло. Ты одна? У тебя есть мама?

– Маму убили – серьезно сказала девочка, поправляя рубашонку и устраиваясь в грязноватом кресле.

– Это нужно колоть прямо в голову. Чтобы злые микробы убежали, и ты никогда больше не болела! – нараспев произнес фельдшер, заполняя шприц серой жидкостью. – Будет больно, но если ты потерпишь, я дам тебе конфетку.

– Мой папа постоянно кушает конфетки – вдруг призналась девочка— а потом долго смеется и кричит непонятные слова. А мне не разрешает.

Лаборант вздрогнул. Потом вздохнул и вонзил иголку чуть выше виска.

– Вот и все. Держи конфетку.

– И совсем и не больно – сказала девочка – меня папа бьет больнее.

И вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Краска на плакате, висящем на стене дома для ПКН, стекла, и теперь улыбка Игоря Расторгуева теперь болше напоминала звериный оскал.

Под ним шел человек, кутаясь в своем длинном плаще и казалось, ещё более длинном шарфе. Из уха торчал черный лингафон, провод змеей обхватывал шею.

Ему нельзя было ставить вакцину, так как у него была уже третья степень ретеолита. Ему оставалось лишь умереть, ничего кроме смерти. Человек не знал, что отказываясь от прививки, получает свободу и право индивидуальности…

Так часто бывает. Мы желаем то, о чем говорят как о хорошем, и страшимся того, о чем говорят как о плохом. Это и есть – пропаганда. Сначала люди не верят. Люди нарушают те правила, которыми сверлят черепную коробку. Но потом, через года, через века, в продырявленную голову начинает проникать кислород. И будущим поколениям уже ясно как дважды два, что плохо, что хорошо, кто у власти, а кто преступник, кто фашист, а кто демократ.