Олег Копытов - Долгая дорога. Сборник рассказов

На фронт через месяц. Пока… В Шампани, в лагере Майи, к юго-востоку от Парижа, 3-ю бригаду русской экспедиции догнала расплата за бунт на корабле – приказом местного коменданта, согласованным с объединенным командованием, одиннадцать человек рядового состава третьей бригады за самоуправную казнь командира 5-го полка расстреляли. Буднично и просто, после утреннего развода. Зачитали фамилии и отвели к бетонным стенам гаражей. Те шли без ремней и ремешков на поясах, придерживая штаны, потупя взор, думая лишь об одном… а чего уж было вспоминать…

Станции с красными крышами. Поля, виноградники, рощи, деревни. Красиво, ухоженно. Даже лес – как на открытках.

Полгода на французской передовой. Странный фронт. Почти все полгода – возле города Мурмелон-ле-Гран, поселка Мурмелон-де-Пти да села Ливри-сюр-Вель. Мурлыкающий слог названий не вяжется ни с чем. День за днем – гнилая земля окопов; дерьмом несет из каждой хлюпающей щели – от соседа по окопу, от тебя самого. Месяц за месяцем – чаще всего ползаешь на карачках, под обстрелом, днем и ночью ухают орудия, гавкают пулеметы, устало хрипят офицеры. Из окопов под Ливри-сюр-Вель – на окраину Мурмелон-де-Пти. С нее – на высоту под Мурмелон-ле-Гран. И обратно. Жрешь без хлеба из ржавой банки тушенку из жил, не чувствуя вкуса, спишь, обоссанный вечным дождем. В атаку никто здесь не ходит. Европа – она маленькая. А шестьдесят верст на восток от Мурмелона до Люксембурга здесь никто никогда не пройдет. Даже когда б не стреляли. Здесь вообще далеко не ходят. Столетьями на месте сидят. А сейчас… Грязный окопный дурдом. Полгода. День за днем. А под Рождество – снег. А на следующий день – газы. Немцы пустили газ в ихний сочельник. Кто не успел быстро надеть маску, кто хватанул газ, уже через минуту вырыгивал все свои внутренности и зеленым бревном валился в черную жижу. На дне окопов, на брустверах, в окопных щелях – сотни тел. 3-ю русскую бригаду – во вторую линию. Санитарам-трупоносам не позавидуешь. Собирать телеги этой гнили, бывших людей… Через пару недель не позавидуешь трупоносам-немцам: газы пускают французы. Теперь навозные кучи бывших человеческих тел – там.

В феврале семнадцатого 3-ю особую пехотную бригаду наконец сняли с передовой. Опять – лагерь Майи-Шампань. Чистые брезентовые палатки, в них – кровати с бельем, тротуары, столовые для солдат, кафе для офицеров. В городке дневальные с ведрами – мусорные урны опорожнять и дорожки с ранними лужами песком засыпать.

Вышел однажды Андрейка утром из палатки, присел на скамейку, закурил. Посмотрел на небо. Оно – все в облаках, какие-то – барашками. Белое небо, чуть-чуть голубого. Даже солнце над облаками большим белым пятном. Птица высоко пролетела. Батюшки-светы, как хорошо!

Бывало, между обедом и ужином – чай с печеньем, однажды даже русские газеты! Больше меньшевистских. Но большевистские тоже есть. А в них… как бы короче и ясней сказать… Андрюха Ермолов почувствовал главное. Там про то, что люди – это не два сорта людей, где белая кость, офицеры, купцы и начальники – одна порода, хоть их и мало, а вот все остальные, пусть много их, но порода другая, дрова и тяглый скот для первых. В тех газетах, сквозь ерепень и непонятность слога, вот эта мысль: люди есть люди, и все!

Когда в армии затишье, не стреляют, не воет шрапнель, в армии вовсю гуляют слухи. В марте семнадцатого – что царь свергнут. Потом – что не свергнут, а отказался от трона в пользу брата. Потом – что идет революция. Потом – что ее нету.

Так или иначе, русское командование над своими теряло власть. На сей раз не так, как два спесивых офицера на пароходе, на время. Уже совсем. Так что на любое приказание – ответ сквозь зубы, с плевком и матерком. А то и вовсе: «Да пошел ты!»

У французов другое, у них за стенами Майи-Шампань, полевая жандармерия; взбрыкнешь – мало не покажется. А у русских на десяток офицеров – две сотни солдат, а Петербург-Петроград, в котором, кстати, черти что, за тыщи километров.

Но воевать в апреле семнадцатого командование русской бригады своих все же заставило. Не кнутом, так обещанием пряника. Обещали после взятия двух укрепрайонов по тысяче франков и ящику виноградной французской водки на брата, сколько хочешь бельгийских девок на взвод и отвести после боев месяца на три в глубокий тыл, куда-нибудь в Бордо.

Готовилось большое наступление на севере Франции. Генерал Марушевский обещал французам отбить у немцев несколько важных пунктов у бельгийской границы. Наступали по-русски лихо – без разведки и артподготовки. По 250 граммов рома, в два раза забористей водки, – и вперед. Мясом наружу. После первой же атаки в Андрюхиной 4-й роте из ста бойцов осталось семнадцать. Андрейке опять повезло – его быстро ранило. Сразу двумя пулями в ногу. В этот же момент дружку Сереге снесло свистящим осколком полголовы.

Сатль. Госпиталь… Вспоминался агитатор-большевик, в марте все ходил по палаткам, отговаривал наступать. Тогда казался сумасшедшим, а ведь правильно говорил: кроме как на пушечное мясо – мы никому здесь не нужны… Доктор-француз: «Jambe doit être amputée…» – «Я те дам ампюте !» Одному русскому ампутировали ногу – не выжил; Андрюха отрезать ногу не дал. Два месяца мучился дикими болями. Но выжил…

Сен-Серван, команды для выздоравливающих. Здесь по ночам в палатах нет врачей, даже дежурных фельдшеров. Здесь продолжают умирать русские солдаты. Но это уже не то. Это уже не тот кромешный ад, что был. Французам, даже рядовым, дают вино, котлеты и салат, русским – квас и кашу с желтым салом. Но это уже не важно! И солдатский комитет в русской роте появился. Комитетчики пытаются устраивать свои порядки, агитируют разговорами всякими, думают – елей на душу льют. Но это совсем не важно… Потому что в воздухе носится такая усталость от войны, от нелепицы, что тем, кто выжил, сам бог скоро велит идти домой…

В июне давали войсковое жалованье за два месяца и боевые за полгода. Здесь так: война войной, а с жалованьем чинно. Андрейка с новым дружком – сколько их перебывало у него за войну! – пошли в город. Посидели в солдатском доме. Дружок сговорился с проституткой. Здесь это можно без проблем, быстро, чистенько, внятно, по таксе. На обратном пути еще и в ресторанчик заглянули. Гражданский. На выходе дали по мордам швейцару, за то что часом назад пускать не хотел. А в части, уже совсем под хмельком, скинули с лестничной площадки дежурного и помощника коменданта. Погуляли…

Расстрелять не расстреляли, но отправили дружка в тюрьму, а Андрюху на каторгу. Не за дебош. Всю русскую роту госпиталя для выздоравливающих отправили на франко-швейцарскую границу добывать камень. Куда-то русских надо было отправить. Воевать они уже не хотели. Домой на пароходах – дорого, хлопотно, да и не за что. Война ведь все идет…