Иван Собченко - Казаки долго не живут

– Да, сынку, дела плохие.

– Как же Вы в Фастов ляхов пустили?

– С кем было оборонять? Как только уехали Вы из Фастова, больше половины казаков рассыпалось по Подолью отрядами, а тут приехали ксендзы с войском – пришлось впускать. Сейчас они еще не больно разошлись, боятся прижимать, не то казаки опять поднимутся. К тому же и крепость в наших руках, там укрылся Корней с казаками. Я приказала ни одного ляха туда не пускать. Коль выйдут они оттуда – нам конец. Вот так и живем со шляхтой: они себе, а мы себе, словно вот кот с собакой в одной будке. Они уже начинают нас покусывать, а мы только фыркаем. Ты знаешь, где теперь батько?

– Передавали, будто был он вначале в Немирове, а потом, одни говорят, перевезли в Подкаменное, другие – в Мариенбург.

– Вот что, сынку, обувайся и мойся, потом пообедаем и созовем у нас в хате раду. Позовешь Корнея, Цыганчука, он тоже у Корнея, пошлем кого-нибудь за Часныком. Скликай всех на послезавтра. Я уже посылала гонцов к Искре, Самусю и Абазину. Искра и Самусь не приедут, у них самих хлопот много, а Абазин обещал быть: может, гуртом додумаемся до чего-нибудь. Корней – уже раза два приходил ко мне, только я все ждала вестей от Искры и Самуся, да еще тебя ждала, а то ведь как в воду канул. И не грех тебе, сынку, бросать мать, не сказавши ни слова! Если б ты знал, как я наплакалась: батька нету, а тут еще и ты.

Сели за стол, но есть не хотелось.

– Дождались Пасхи, слава Богу, а чем там наш отец разговляется? Может, у него и крошки хлеба не было сегодня во рту, – печально говорила Федосья, ставя на стол еду.

У Палия и в самом деле во рту еще ничего не было. Он лежал в тесной, сырой яме на охапке полусгнившей соломы, заложив руки под голову, и думал. До него доносился хохот, пьяные выкрики: уже несколько дней в замке беспрерывно пьянствовала шляхта. «Какой сегодня день?» – поднялся на локте и посмотрел на стену. В зарешеченное, без стекол, оконце под самым потолком темницы пробивался бледный свет, освещая лишь небольшой квадрат на скользком грязном полу. Трудно было при этом свете разглядеть что-нибудь в углу, где лежал Палий, но его глаза уже давно привыкли к этому сумраку и он явно видел черточки, расположенные в три ряда вдоль стены. Полковник каждый день небольшим обломком кремния, случайно найденным здесь, отмечал дни, проведенные в подземелье.

«Сегодня Пасха», – определил он и снова лег навзничь, пытаясь заснуть, но сон не шел к нему. Мысленно он уносился туда, где оставил близких сердцу людей, снова и снова пред глазами проплывала богатая событиями жизнь. Он был бы совсем спокоен, но где-то в глубине души таилось ощущение чего-то незавершенного. Смогут ли без него устоять казаки? Пойдут ли они по пути, которым вел он их, или бесцельно разойдутся по степи мелкими отрядами, а некоторые станут шляхетскими холопами? Покорятся польскому королю? Нет, не будет этого! Не может быть! Одними мечтами с казаками жил он. Они сами просили его вести переговоры с Москвой.

И Палий незаметно для себя начал мечтать, строить планы на будущее. Так пролежал он до самых сумерек.

«Забыли сегодня и пойло дать, – возвращаясь к действительности, с горечью усмехнулся Палий, – придется опять ложиться без ужина. Что ж, это не в новинку».

Потеряв надежду поужинать, он, было, задремал, но тут вверху что-то заскреблось, и послышался тихий шепот:

– Пане полковник!

Палий удивленно посмотрел вокруг, потом поднял глаза и увидел, что кто-то смотрит на него сквозь решетку. Он пододвинул к окну ведро с заплесневевшей водой десятидневной давности и, став на него, поднялся к окну.

– Пусть пане полковник возьмет это, – сквозь решетку просунулась рука, и, еще ничего не понимая, Палий взял что-то протянутое незнакомцем. – Держи крепко, не рассыпь.

– Ты кто такой?

– Я холоп пана Замойского, печи топлю в замке. Давно хотел прийти, только здесь всегда рейтар стоит.

– Как тебя зовут?

– Януш. Ну, я побегу, не то увидят меня – беда будет. Сейчас и жолнеры перепились, а если проснутся.

– Слушай, Януш, нет ли у тебя табачку? Так курить хочется, аж под сердцем сосет.

– Я се маю.

– И бумаги принесы, люльку у меня забрали, проклятые.

– У пана в хоромах есть бумаги, бардзо много бумаги, я враз.

Палий опустился на каменный пол, и с удивлением разглядел в своей руке пирожок и большой надрезанный стручок перца, ловко прикрытый сверху половинкой такого же стручка. Снял колпачок, понюхал – водка. С аппетитом закусывая водку перцем и пирожком, Палий не заметил, как за решеткой снова появился Януш.

– Вот, пане полковник. – К ногам Палия упала пачка табаку и какая-то книжка.

Палий снова встал на ведро.

– Ой, и хороша горилка, смачный пирожок! Добрая душа у тебя, Януш, долго вспоминать буду.

– Пане полковник, ко мне когда-то тоже бардзо добрый был. Когда казаки шли на Вену через наше село, какой-то пьяный хотел отнять у меня последнего коня, а пан полковник не дал, он в хату заходил воду пить, гостинцы давал детям. Помните, пане полковник?

Палий никак не мог вспомнить то, о чем говорил Януш, однако сказал, чтобы не обидеть:

– Как же не помню – помню! А теперь почему ты не в своем селе?

– Забрал меня с собой в замок пан Замойский. Жена и дети там остались.

– Не знаешь, Януш, что делается в Фастове?

– Не знаю. Единственное знаю, что паны из Подолии тикают. Ну, хай пан курит на здоровье, а я пойду – управитель хватится, обоим беда будет.

– Спасибо, Януш.

Палий оторвал кусок бумаги, свернул цыгарку и с наслаждением затянулся душистым крепким дымом.

Теперь полковник каждый день читал принесенную Янушем книжку, которая оказалась «Александрийской войной» Цезаря, без переплета и титульного листа.

Через два дня Януш пришел снова и подал завернутый в полотно хлеб, кусок сала и две большие луковицы.

– Что нового, Януш? – спросил Палий.

– На той неделе холопы их нашей деревни дрова привезут в замок. Я уже говорил с одним. Пусть пан полковник будет ожидать. Решетку вынем. Это легко сделать. Ты в замке спрячешься, а через ночь уйдешь.

– Януш, а стража?

– Жолнера, который будет на часах, мы свяжем, а потом.

Януш не договорил. Он оторвался от окошка и метнулся в сторону. Возле замка проходил часовой.

На этот раз Палий уснул над книжкой, забыл ее спрятать под солому. Утром надзиратель увидел книжку и крикнул охрану. При обыске нашли табак. Несмотря на просьбы охраны, которая боялась, что ей за недосмотр крепко попадет, надзиратель отнес книжку и табак региментарию Дружкевичу. Тот приказал привести Палия в зал, где он всегда чинил допросы. Когда Дружкевич вошел в зал, там уже были все помощники региментария и гости – крестные шляхтичи.