Владимир Воронин - Люска

Дело в том, что лошади – существа социальные, стадные – попросту говоря. И строго иерархически организованы. Иерархия снимает лишнее напряжение в группе, каждый знает своё место, не надо постоянно что-то кому-то доказывать.

Но если в группе лошадей, с устоявшейся иерархией, появляется новая особь, иерархия нарушается. Чтобы её восстановить, вернее, установить заново, пришелец должен подраться с каждым из членов группы. Причём именно с каждым, а не только с лидером.

В результате такого выяснения отношений, каждая лошадь знает, как ей относиться к пришельцу. Если она сильнее, то и главнее, если слабее, то наоборот.

Самое интересное, что появление нового члена группы, в результате индивидуальных драк, определяет не только место пришельца в группе, но и вынуждает к перегруппировке отношений внутри табуна.

Каждый дерётся с каждым. И это происходит до тех пор, пока не установится новая иерархия.

То же самое происходит в табуне, если из него изъять на продолжительное время одну, или несколько лошадей. Опять каждый дерётся с каждым. Но только один раз. Этого достаточно для выяснения отношений между членами группы и установления новой иерархии.

Иерархия не постоянна. Если лошадь, скажем, заболела, она неизбежно опустится вниз по иерархической лестнице. Повзрослевшая, набравшая живой вес дерзкая кобылка, наоборот, может занять более высокое положение в сообществе.

В табуне, в который попала Люська, было семнадцать кобыл. Вернее шестнадцать. Семнадцатым был мерин.

От него странно пахло. Пахло вроде бы жеребцом, самцом, вроде бы безусловным лидером. Но чего-то в этом запахе не хватало. Наоборот, было что-то кобылье, в его запахе. К нему и относились, как к кобыле, несмотря на его огромную физическую силу.

Мерин был «джентльменом», как сказали бы люди. Он пропускал кобыл вперёд у кормушки, не лез первым к воде, когда её приносил конюх. Если выпускали на лужок попастись, не нёсся как угорелый, вышагивал спокойно и степенно.

Но джентельменство не в почёте у лошадей. Если ты кого-то пропустил вперёд себя к кормушке, значит, ты заведомо слабей, у тебя меньше шансов наесться вволю и оставить после себя сильное, жизнеспособное потомство.

Но какое потомство может быть у мерина?

Он, соответственно, занимал почти последнее место в лошадиной иерархии. После него была только старая, серая в яблоках кобыла, худая, словно скелет, обтянутый кожей. Она уже давно не способна была к деторождению, от неё и кобылой-то уже не пахло.

Ударить её мог каждый. Даже без причины. Летом, на лугах, она всегда паслась в отдалении, подальше от молодых и сильных лошадей. Но так, чтобы не очень отдаляться от табуна. Стадный инстинкт, всё же.

К кормушке она всегда подходила последней. Доедала то, что осталось. Если осталось. Иногда конюх забывал её напоить, потому что она стояла в стороне, ожидала, пока напьются вволю остальные лошади.

Люди иногда жалели её, лошади – никогда. Да и чего её жалеть? Какой от неё толк? Какая польза, для выживаемости группы, а, в конечном счёте, и вида в целом? Дарвин же сказал: «Выживает сильнейший!». Значит, погибает слабейший!

Так и будет слабая, старая, больная кобыла, пастись в отдалении от табуна. И наверняка станет добычей волков, появись они в этих местах. Она послужит как бы громоотводом для основной группы.

Причём, что интересно, если животное-изгоя убрать из табуна, например, поставить его в денник, отдельно, то в группе обязательно появится новый изгой. И он опять будет пастись в отдалении, и его опять будут все бить. Так уж Дарвин велел.

Главной в косяке была та самая, пожилая гнедая кобыла, со слегка провисшей спиной, которую Люська увидела первой.

Её уважали все лошади и люди. Она всегда шла первой, когда лошадей выпускали пастись, первой подходила к кормушке с сеном и ведру с водой. С ней никто не спорил. А если пытался просунуться вперёд, то получал такую трёпку, что запоминал надолго.

Причём что интересно: если кобыла-лидер напала на кого-то, даже без причины, его тут же начинали бить и кусать все остальные члены табуна.

А она проделывала это иногда. Именно без видимой причины. Или когда ей казалось, что кто-то посягает на её первенство. Наверное, для поддержания авторитета. Люди звали её Девочка.

Второй была Звёздочка, дочь Девочки, довольно молодая, крупная светло-гнедая высоконогая кобыла с прямой спиной и белой звёздочкой во лбу, за что, собственно, и получила своё имя.

Имена лошадям дают люди, чтобы лучше различать их между собой. Самим лошадям эти имена совершенно не нужны, редко какая запоминает и откликается на свою кличку.

У лошадей хороший слух, они слышат малейший шорох на большом расстоянии, потому что этот шорох может означать опасность, крадущегося хищника, например.

Но лошади не способны различать звуки человеческой речи, хотя понимают интонацию. Ласку, например, или угрозу. А нейтрально произнесённое лошадиное имя ничего им не говорит, ни плохого, ни хорошего.

Между собой лошади общаются, в основном, посредством запахов. Каждая лошадь пахнет по-своему, индивидуально. Для окружающих лошадей это и есть её код, запаховое имя.

Люди, в большинстве своём, не способны различать эти имена, для них все лошади пахнут одинаково резко и сильно. В запаховом диапазоне лошади для людей как бы на одно лицо.

Только редкие особи среди людей, много лет проведшие с лошадями, могут не глядя, по запаху, отличить жеребца от кобылы. Некоторые конюхи даже по запаху могут понять, что лошадь заболела.

Третьей в табуне, до появления Люськи, была пони. Это была вполне взрослая кобыла, только маленького роста. Немного великоватая голова едва доставала до плеча лошади обычного размера.

Маленькая кобыла была необычной расцветки: по чёрной, вороной шкуре, в обилии были рассыпаны белые, почти прозрачные волоски, отчего лошадка была как бы седой, мышастой.

Грива и роскошный пушистый длинный хвост, казались просто серыми, светлыми. Хотя, если присмотреться, состояли из тех же белых и чёрных волосков, только очень длинных.

Незнакомые лошади вначале принимали Изауру, а именно так звали кобылку люди, за жеребёнка или очень большую собаку. Но очень скоро убеждались в своей неправоте.

Изаура была взрослой лошадью, претендовала на достойное место в табуне, была умной, злой, ловкой и сильной. Люська гоняла её по загону с особым рвением, припоминая нанесённую обиду.