Екатерина Сереброва - Ягуар. Книга первая. Ягуар и маг-невидимка

Ему предстояло проехать несколько сотен метров по прямой, проходящей под особняком, и дорога выведет его сразу за пределы горной ассамблеи, в лесную чащу. А там и город недалеко. Алик уезжал, ничего не чувствуя, кроме предвкушения от нового задания, ожиданий и впечатлений. Для него не было ничего хуже долгого и томительного пребывания на одном месте. Лихач любил частые поездки, он получал от них ни с чем несравнимое удовольствие. Да, любовь к Амелии дарила ему многое, в том числе и азарт, но дорога… Дорога напоминала ему о том, кто он есть. И давала необходимый глоток свободы. Само то, что Алик выполнял задания темного мага, его не особо волновало. Лихач не участвовал в интригах и сражениях (которых при нем и вовсе не случалось), а потому и не ощущал никакого груза на своих плечах. Конечно, порой Звездочет давил на его совесть, и сам Алик задумывался, а правильно ли так служить противнику. С другой стороны, он вообще не признавал авторитетов и делал только то, что считал нужным, что мог себе позволить.

Нынешнее ответственное задание тоже перестало тревожить Алика сверх положенного. Феррари всегда действовала на него удивительно умиротворяюще и одновременно возбуждающе. В салоне своего авто Лихач не знал забот и бед. Дорога была его отдушиной.

***

Макс давно не ждал от жизни подарков. После того, как собственная мать – благопристойная, почитаемая в их городе женщина – бросила его, десятилетнего, испугавшись начавшихся в его внешности загадочных изменений, Сухарев не особо верил, что судьба ему благоволит. У Максима действительно были пугающие признаки: короткие усики – вибриссы, которые приходилось сбривать каждый день, пигментные пятна на ладонях и ступнях, острые, быстрорастущие ногти. С возрастом он начал понимать, почему его оставила мама, что ее напугало, и сам начал считать себя уродцем. Также относились к нему и ровесники, и окружающие взрослые.

Не знавший отца, Макс попал в приют, откуда вскоре сбежал, и учился выживать самостоятельно. Позиция, что только он может обеспечить себя и позаботиться, во многом спасала Сухарева. Чего-чего, а физической силой Максим обделен не был. Уставал мало, напротив, труд только закалял его. И так, постепенно, он научился справляться в одиночку. Кочуя из города в город, меняя работы, осваивая все новые рабочие специальности, Макс свыкся с тем, что он – не такой, как все. Научился отвечать на насмешки, защищать себя и не обращать внимания на кого-либо. Он забыл о своих особенностях, не смотрелся в зеркало и лишь выполнял каждодневные процедуры над своим телом, позволяющие ему не выделяться.

В этот пасмурный день Сухарев, не зная устали и чувства холода, грузил товар из склада в машину. Он трудился вторую смену подряд, а его напарник, Федька, пришедший час назад, лениво покуривал папиросу, развалившись на пустых ящиках. Его безделье абсолютно не волновало Макса. Сухарев совершал монотонную работу, таская груз, и этим занимал и свои руки, и сознание. Гнетущие мысли часто одолевали его, когда Максим оставался наедине с собой, в съемной комнате, и это его совершенно не радовало. А на работе, за делом, Сухарев был умиротворен и сосредоточен. Поэтому то, что ему не мешали и не тормозили процесс, напротив, удовлетворяло Макса. Но натура Федьки была такова, что, если и не в деле, то словами он непременно нарушал его покой. Максим не любил смены, выпадающие с ним. Но любопытствующих грузчиков было слишком много, не до выбора.

Впрочем, Макс планировал уехать в следующий город уже через неделю, и оставшиеся дни хотел доработать спокойно, без моральных напряжений.

– Вот месяц за тобой наблюдаю, малой. Откуда ты такой непрошибаемый взялся? Не выпил с нами ни разу, от работы не отлынивал, бабами не интересовался…

Подобных разговоров Максим наслушался десятки раз. Поначалу бесился и огрызался, теперь они не трогали его. От алкоголя, как и от табака, Макса воротило физически только по одним лишь запахам. Он и сейчас еле сдерживался, стараясь глубоко не вдыхать сигаретный дым, щедро выпускаемый Федькой. Труд – его лекарство. А женщины… Сухарев не мог себе однозначно дать ответ, почему он ими не интересовался. Случалось, что ему была симпатична какая-нибудь особа. Но Макс слишком переживал, что внешнее уродство оттолкнет любую при близком общении, как когда-то его мать. Страх неудачи не давал Максиму и повода всерьез привлечь девушку, задуматься на эту тему. Одиночество и желание понравиться, полюбить самому – все это было в его юной душе и боролось между собой, но не находило выхода.

– Сколько тебе, богатырь? – между тем, спросил напарник. Первый вопрос Федьки остался без ответа, что не смутило его.

– Двадцать четыре скоро, – буркнул Сухарев, ни на секунду не переставая с суровым лицом исполнять свои обязанности.

– Ну, чай, не мальчик давно. Чего ж такой смурной и зажатый? – допытывался тот. Нескладный Федька был немногим старше, но имел популярность у девчонок из техникума неподалеку от их склада. Пожалуй, у него даже было, чему поучиться. Но Максим воспринимал его в штыки.

– Какой есть, – отрезал Макс.

Напарник поднялся, с вызовом вглядываясь в профиль Максима.

– И грубишь все время, – добавил Федя, приблизившись и вынуждая Сухарева остановиться с товаром на полпути к грузовику. В глаза приставале Макс не смотрел. – Тебя плохо воспитали, что ли?

Максим чувствовал, как внутри медленно поднималась волна гнева. Сила ее нарастала, как и скорость, и она грозила обрушиться на Макса тайфуном. Он физически ощущал, как закипала кровь, твердели мышцы, сжимались до хруста в пальцах кулаки. Сухарев знал, что сие означает. Он зверел. Макс был уверен, что по-другому этот процесс и не обозвать. Причем зверел не в абстрактном смысле, а в самом прямом. В нем пробуждались неведомые в повседневности инстинкты, требующие немедленной расправы с обидчиком. Но Сухарев научился и контролировать себя, поэтому не позволял эмоциям завладеть разумом. Сознание же упорно стояло на том, чтобы пощадить и оставить бедолагу в покое. Однако Федька, того не ведая, наступил на больную мозоль Макса. Нечто глубинное рвалось отомстить, защитить его, и ему труднее было удержать порыв.

Максим отвесил мощную оплеуху грузчику, от которой тот едва устоял на ногах. Сухарев мало соображал, глаза заволокло пеленой. В висках громко стучал один лишь призыв – раздавить. Макс попробовал отвернуться, отойти, но Федька опрометчиво ударил в ответ, зарядив кулаком по челюсти. Сухарев не почувствовал острой боли, так, неприязнь, но сам по себе ответ пробудил в нем неистовое желание продолжать борьбу. Макс замахнулся для удара, Федька, осознав степень угрозы, сжался, заслонившись руками. Сухарев был готов для тяжелой, сокрушительной атаки, когда некто сзади вдруг остановил его руку.