Олег Копытов - Защита Ружина. Роман

Суд с мнением лингвиста согласился и все-таки счел выражения, произнесенные Григорьевым в пылу околонаучной полемики, оскорбительными. Ответчика приговорили к штрафу в 100 минимальных размеров оплаты труда, что сейчас составляет 10 тыс. рублей…

Что и говорить, богат смысловыми оттенками русский язык. Скажет человек в сердцах бранное слово в адрес другого, а потом выяснится, что не оскорбить он вовсе хотел, а чуть ли даже не глаза ему открыть на некоторые его недостатки. А его не так поняли. И ищите потом юристы с лингвистами истину.

Этот случай пока, во всяком случае, для нашего города, достаточно уникальный. Но печально вот что. Мы уже, к сожалению, привыкли, что с экранов телевизоров политики, подчас с учеными степенями, честят друг друга так, что уши сворачиваются в трубочку. Но высшая школа считалась последним оплотом интеллигентности. Сейчас, похоже, рушится и он. Согласитесь, видеть, как один ученый муж прилюдно поливает площадной бранью другого, довольно дико. И инвективная это лексика или неинвективная – это уже дело десятое…

А в начале ноября 1994 года мы идем с Натальей Витальевной по сосновому бору к автобусной остановке, и я говорю, что с сентября начал читать спецкурс по семантическому синтаксису, и пользуюсь почти исключительно теми книгами, которые она подписала и подарила мне в прошлый приезд.

– Если честно, – говорю, – я просто пересказываю всё, что вы написали… и даже.. как бы… ну, в общем, пытаюсь систематизировать этапы ваших исследований.

– Ах, Андрей Васильевич! – улыбается Наталья Витальевна, – Я начинаю привыкать к тому, что мои аспиранты третьего года и соискатели второго совмещают свои защиты с практическим верескововедением! Юлия Васильевна из Читы занимается тем же самым… Оставьте! Ошибайтесь, мучайтесь, но читайте на спецкурсах то, что придумали сами – верескововедение подождет!

– Ну, как съездил? – спрашивает Казак.

Если бы я был старше и мудрей, я увидел бы, что в его глазах читается ожидание провала.

Чуть не захлебываясь, я начинаю рассказывать, как всё было классно, как меня снова в кайф принимали на кафедре, как, впрочем, все погрузились в некую строгость во время самого обсуждения.

– Там есть такой доцент – Дедков, такой, знаешь, типичный поп без рясы, борода веником, башка – энциклопедия, и всё такое, я еще доклад читаю, а он почти кричит: «А у вас тут фраза по поводу примера „звезды показывают“: „Автор отдает инициативу субъекту высказывания“, – так ведь здесь не субъект, а псевдосубъект!» Представляешь, орет! Орет на всю кафедру! Хорошо, Вересковой палец в рот не клади, она моментально его успокоила…

Наконец, я замечаю, что Казаку это вовсе не интересно. К тому же мы подошли к институту. Ему на кафедру литературы, мне – в другую сторону.

– …Это тебе тоже от Коли, – говорит Скупой, но видит, как сурово я реагирую, как ничему не верю, и понимает, что немного переиграл. – Ну честно, ёлы-палы! Помнишь, Лешка Мазановский всё прикалывал Николая, когда он там «Командирские» часы на Воробьевых горах иностранцам торговал, помнишь? Потом прикалывал, когда они первую фирму сбацали, слушай, это же они еще на четвертом курсе, да? Чего они там еще делали?

– Купили деревянные ручки под хохлому, выковыривали советские стержни, вставляли немецкие и продавали тем же немцам оптом. Типа партии сувениров.

– Ну, да… Да и я, грешен, не верил, что у Коли какой-нибудь хоть маломальский проект получится. А ты?

– А что я?

– Что забыл?

– Забыл.

– А ты как-то – ба-а-льшая пьянка была, помнишь, люди с Хамовников были, типа «серьезные», помнишь? Ты сказал при всех, что веришь в Колю. Коля единственный среди нас станет богатым человеком.

– Ну, начинаю вспоминать.

– А Коля это оч-чень хорошо запомнил… Я мог бы тебе еще напомнить пару случаев, когда ты сказал, что Коля – единственный среди нас, кто станет Крезом через год-другой, ну-у, сам Николай лучше помнит, ты его спроси… Они там, знаешь, все долбанутые на всяких приметах, он думает, что ты – вроде талисмана, который помог ему раскрутиться. Ну всё, подними деньги. Это Коля тебе передал, Коля! За то, что ты в него верил…

Я взял со стола две тысячи в купюрах с портретом человека в кепке. Это были приличные деньги. Авиабилет от Атагуля до Москвы стоил одну кепку, сотню…

Меня тоже можно терпеть только довольно ограниченное время. Миллиграммов триста, максимум четыреста. В принципе это вписывалось в бутылку коньяка на двоих, но Сережа Скупой знал, что мне нужна будет вторая серия, а уж потом класть меня спать и ни в коем случае не выпускать на улицу, если не хочешь потом икать его полночи и выпутывать из всяких передряг.

После «Камю» он поставил на стол тонкую бутылку «Белого аиста», надо полагать, настоящего молдавского, а не фальшивого смоленского, поскольку Сережа не просто был родом из Кишинева, но частенько туда наведывался – к маме, папе, с которым продолжал дружить, несмотря на то, что тот давно бросил маму и женился на ровеснице Сергея, и еще к десятку родственников, которые у русских из нацреспублик более родственники, чем у российских русских… Счастливое плавание в теплых водах, под мерный скрип такелажа, закат во весь горизонт и зрелище дельфинов, веселым эскортом сопровождающих яхту, продолжалось… А что? В комнате Сергея – бело-голубые обои, фиолетово-красный ковер на полу, вишневый парус штор на большом окне, сам Сергей, в белых брюках, джинсовом кителе и с ровненько подстриженной бородкой, – чем не кэп? А в углу еще тихонько урчит магнитофон, и Род Стюард, почти стюард, шершавым, не от соленых ли ветров? – голосом поет: «I am sailor…» Итак, мы пьем коньяк…

– Но я бы не сказал, что ты накликал Николаю счастливую судьбу.

– Что? Ты о чем?

– Капитализм вообще тяжелая штука. В нем свободы даже меньше, чем при социализме.

– ?!

– Ну вот смотри, опять же на примере Николая. Помнишь, у него у первого среди нас появился классный катушечный магнитофон.

– Ну.

– Потом ему потребовался не менее классный кассетный, потому что бобины люди его уровня уже не слушали, а скоро и никто такими пользоваться не будет, так?

– Ну и?

– Ну и полетел Коля в Сингапур. Времени – мало, в обрез. Они же не члены ЦК КПСС, им за границей дела делать надо, а не финики околачивать, плюс всё дорого и каждый сингапурский цент на счету. Осталось у Коли каких-то полтора часа до самолета. Пошел он на местный базарчик, чтобы купить себе даже не кассетник, а вообще плеер для компакт-дисков, знаешь такие штуки?

– Ну ты что вообще за лоха меня принимаешь?!

– Ладно, ладно… Зашел он в лавку к торговцу – видит, куча таких плееров, один другого лучше. Ну вроде бы, вот свобода, да? Во всяком случае, свобода выбора. Но стоит каждый такой плеер, Колю уже не обманешь, он сам коммерсант, сам тертый калач – в три раза дороже того, за что можно продать, плюс двадцать процентов на налоги, плюс тридцать процентов местным ментам и бандитам, ну и для ровного счета еще червонец. Стал Коля цену сбивать. Торговались до посинения. Наконец, уже надо ноги в руки брать и бежать на самолет, Коля чуть ли не до самой нормальной цены все накрутки сбил. Всё? Победа?.. Как бы не так!.. Уже завернул ему торговец плеер и в сумку положил, а потом глазенки спрятал и говорит: «А наушники брать будете?»… Там же у этой сингапурской техники разъемы только родные сингапурские подходят, только в этой лавке и надо покупать, а без наушников плеер, как известно – просто железка с пластмассой… Пришлось всё-таки Коле платить не сто долларов, а все двести, как хозяин с самого начала хотел, а не Коля. Вот тебе и свобода!