Константин Левтин - Комната с видом на волны

Бретт убрал руку и наконец-то, впервые за всю эту пробежку застегнул пуховик. А затем, подумав немного, нащупал за спиной капюшон, надел его на голову и подтянул застёжки. Руки он засунул в рукава. Стало значительно теплее. Он делал всё плавно и медленно, продолжая постоянно всматриваться в сгусток теней, в который теперь, при ночном освещении, превратились ели у скалы. Новых следов от граблей на правом боку или любом другом месте ему сейчас хотелось меньше всего.

Прошло, наверное, не меньше двух часов. Никакого движения не было. Бретт замерзал. Бретт засыпал. Да, пуховик был длинным и тёплым, вот только ступни ног уже перешли на новый уровень деревянной бесчувственности. Без движения обувь просто отказывалась защищать их от холода. Потеря крови тоже играла значимую роль. Бретт чувствовал чудовищную слабость во всём теле, а отсыревший от крови правый бок холодило даже через пуховик. Знай его оппонент, насколько сейчас слаб Бретт, он мог бы просто выйти из своего укрытия, подойти к Бретту, совершенно не укрываясь и даже не торопясь, и застрелить его. А при желании даже забить ботинком, как таракана.

Нужно было сделать выбор. Ждать больше Бретт уже не мог: ещё полчаса-час на холоде, и он уснёт и вряд ли уже когда-нибудь проснётся. Но оставить это место и просто уйти, означало оставить позади себя человека с оружием в руках. И при том далеко не самого дружелюбного. Оставался ещё один рисковый и новаторский вариант, который пришёл Бретту в голову только спустя пару сотен минут на холодном снегу – поговорить.

Янг явно чего-то испугался. Но сейчас запал первых секунд прошёл, и этот человек, наверняка, куда больше готов к диалогу. Правда, толком не помня ничего о себе, Бретт не мог с уверенностью сказать, был ли страх Янга истерикой или же имел под собой вполне реальные основания. Возможно, пару дней назад Бретт убил всю семью Янга. Затем попробовал повеситься на дереве в лесу, предварительно оголившись, как и подобает умалишённому. Верёвка не выдержала, он упал и потерял память. Очнулся, набрёл на ближайшее человеческое жильё, а ещё день спустя радостно распахнул дверь перед бородатой рожей Янга в его же доме…

Чёрт побери, а в этом могла быть значительная доля здравого смысла! Нет, конечно, никакой верёвки на деревьях не было, Бретт осмотрел их основательно. Так что вариант с неудавшимся самоубийством отпадал. Но Бретт вполне мог быть психопатом. Или мог быть под действием наркоты или очень серьёзной порции алкоголя. Скажем, он разделся догола и залез на дерево вдалеке от того места, где впоследствии пришёл в себя, а потом начал прыгать с ветки на ветку, как ошалевший от запаха первого снега бабуин. Деревья в этом лесу стоят достаточно плотно, так что для человека под препаратами или знатного психа это вполне реально. А потом он всё-таки сорвался и упал. Тоже достаточно достоверный сценарий для чувака с таблетками в животе. Этот же сценарий прекрасно соотносится с фактом отсутствия всяческих следов на снегу вокруг бездарной берлоги. А падение да ещё и в комбинации с наркотиками, алкоголем или психиатрическим диагнозом очень гладко объясняет полную потерю памяти. Бинго!..

Одного оно только, мать его, не объясняет – отсутствия царапин на теле. Прыгать голым с дерева на дерево и не поцарапаться – это абсурд. А прыгать с дерева на дерево в защитном костюме, затем снять его, спрятать среди ветвей и только потом упасть – это дикий, больной на всю голову абсурд.

Тем более что, как и в варианте с левитацией и космическим кораблём пришельцев, будет трудновато найти причину полного отсутствия поломанных веток.

Вся эта чушь складно и нежно змеилась в его потускневшем сознании, будто позёмка, заметающая свежую могилу. Бретт резко вздрогнул. Он понял, что едва не заснул. Он постарался сосредоточиться и вспомнить, что же стало отправной точкой для всей этой мыслительной галиматьи.

А! Точно. Он хотел поговорить с этим Янгом. Что ж, похоже, действительно пришло время перекинуться словцом. Бретт медленно и аккуратно поднялся на ноги. Он потратил добрых десять минут, возвращая своим затёкшим и замёрзшим конечностям хоть какое-то подобие жизни. Кто знает, быть может, они ему вот-вот вовсю пригодятся.

Затем, учитывая известную любовь бородатого к стрельбе, Бретт прижался спиной к стволу так, чтобы ни единого кусочка его самого не выглядывало из-за дерева. И только после этого набрал побольше воздуха в лёгкие и прокричал.

«Янгкх!.. – начал было он, но то ли от холода, то ли от переживаний голос предательски засипел. Бретт откашлялся и начал снова: – Янг, ты там?! Послушай, меня зовут Бретт!»

«Не-е…", – хотел было продолжить он и сказать «не стреляй», но откуда-то на ум ему пришла заезженная мысль о том, что человеческий мозг очень плохо воспринимает все призывы, начинающееся с отрицательных частиц. Он попросту игнорирует все «не» и «без» и уделяет максимум внимания основному смыслу сказанного. Голубиное суеверие в чистом виде. Но Бретт готов был спрятать голову под крыло, лишь бы даже отдалённо не напоминать человеку с ружьём, что это самое ружьё можно снова пустить в ход.

«Убери оружие, и давай поговорим,» – наконец нашёлся он, как можно заменить опасную речевую конструкцию, и завершил свою импровизированную речь мира на одном выдохе. В ночном безмолвии морозного леса каждое его слово звучало ясно и громко, но затем будто тонуло в толще деревьев, не оставляя после себя ни отзвука, ни эха.

Бретт замолчал и весь обратился в слух. Он не слишком-то уповал на внятный и громкий ответ, но даже треск ветвей или характерный щелчок взводимых бойков подсказал бы ему многое. Но ничего не было. Только лесная тишина, такая же плотная, как подушка, которой тебя душат во сне. Такая же густая и беззвучная, как и в последние два часа.

Бретт прокричал ещё раз:

«Янг!.. Я знаю!.. Ты! Там!.. Давай!.. Поговорим!..» – и снова умолк, вслушиваясь в тишину леса. И снова ничего, кроме этой ватной тишины в воздухе. Охотник никогда не выжидает просто так. Очевидно, где-то в доме было спрятано оружие. Бретт его не нашёл, только вот бородатый этого не знал и с большой уверенностью предполагал, что после того, как он выстрелил в кого-то, этот кто-то вряд ли погонится за ним с пустыми руками.

«Твою же мать… – подумал Бретт. – Последние пару дней я только и делаю, что ору как резанный, и никто мне не отвечает. Что в этом доме, что в этом лесу. С той лишь разницей, что здесь я точно знаю, что мне есть с кем поговорить.».

Сон как рукой сняло. И страх прошёл тоже. Бретт был злым до чёртиков.

Ну что ж, похоже, что время разговоров прошло, так и не начавшись. Теперь настало время для провокаций. Бретт нагнулся, развязал шнурки на левом ботинке и стянул его с ноги. Покачал в руке – ничего себе, увесистый. Затем он поставил левую ногу на снег, молниеносно выглянул из-за ствола и спрятался снова. Метров семь. От силы девять. Бретт просунул руку внутрь ботинка и схватил его у основания язычка, выглянул из-за дерева и что было мочи швырнул ботинок в деревья у скалы.