Анна Вислоух - Жизнь переменчива. Рассказы

Как-то появился совсем поздно вечером, усталый, грязный, протопал молча в ванную, там глухо зашумела вода, и Женька вспомнила: она только что выстирала висевшее на крючке полотенце. Быстро схватила с полки шкафа чистое, постучала в дверь.

– Миша, возьми полотенце.

Он приоткрыл дверь. Она, стараясь не смотреть, просунула в щель полотенце и нечаянно выхватила глазами треугольник живота с резко очерченной косой мышцей. Дверь закрылась, а Женька так и осталась стоять, прислонившись к косяку. Или она сошла с ума, или у неё что-то случилось со зрением, но на том месте, где у «того» Миши располагался шрам от аппендицита, у «этого» Миши ничего не было! Девственно гладкая, чистая кожа и никаких признаков хирургического вмешательства, после которого, как правило, остается некрасивый неровный шрам.

Женька отшатнулась от двери, бросилась в комнату, схватила на руки Тимку и растерянно заметалась по квартире. Кто сейчас моется в её ванной? Что ему от них нужно? Она не успела принять никакого решения, когда дверь ванной отворилась и, вытирая голову её полотенцем, чистый и сияющий, мужчина появился на пороге.

– Привет, – улыбнулся он. – Прости, что ввалился как чумак со шляху.

– Привет, – выдохнула Женька. – Ты кто?

Улыбка сошла у него с лица, будто стертая ластиком, и он внимательно посмотрел на Женьку.

– Догадалась как?

– Шрам, – Женька показала на себе. – Шрам от аппендицита. У Миши он был.

– Да, верно, – легко согласился мужчина. – Мишке аппендикс вырезали лет в двенадцать. А вот у меня не случилось, хотя говорят, у близнецов всё одинаковое, даже болезни.

– У близнецов?! – Женька изумлённо уставилась на незнакомца. – Ты Мишин брат?!

– А он тебе разве ничего обо мне не говорил? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Да нет, я знала, что у Миши есть брат, что он учится в Москве, но что вы так похожи…

Женька пыталась осознать происходящее с точки зрения здравого смысла и не находила его, как ни старалась. Она судорожно прижимала к себе притихшего Тимку, словно пытаясь прикрыться им от всего непонятного и тревожного, что пришло в их дом с этим человеком.

– Олег… – вдруг вспомнила она его имя. – Почему ты ко мне пришёл? Откуда ты про меня узнал?

– Мишка написал мне письмо в Москву, – тихо сказал мужчина. – За несколько дней до своей смерти. Он работал на стройке, там произошёл несчастный случай… Мишка долго лежал в больнице, врачи обещали, что выживет. Только он чувствовал, что это – конец. Просил меня позаботиться о тебе. От родителей он узнал, что у него родился сын.

– Не нужна мне ничья забота, – Женькино притихшее было самолюбие вновь встрепенулось и заворочалось опять же где-то в районе солнечного сплетения.

– Это не тебе решать. Тебе не нужна, ему пригодится.

Он кивнул на мальчика, не спускавшего со взрослых испуганных глаз.

– Я ничего о тебе не знаю, – сдалась Женька.

Олег молча надел рубашку, пригладил пятерней мокрые волосы и обернувшись, широко и красиво улыбнулся.

– Окончил Московский архитектурный институт, не женат, не привлекался, – отрапортовал шутливо. – В Москве у меня своя фирма. Чтобы успевать к тебе, мотаюсь оттуда на машине. Сегодня сломался прямо на дороге, еле-еле доковылял до города, сдал здесь машину в ремонт, завтра обещали сделать. Другие вопросы будут? А то я очень устал… Да, и ещё. Ехать обратно мне не на чем. Ты уж разреши переночевать у тебя. Надеюсь, спальное место найдётся?

– Найдётся, – машинально, как эхо, ответила Женька, напряженно думая о чём-то своём. Наконец, она уловила кончик мысли, стала её вытягивать, наматывая на невидимую, но жёсткую ось, и со всего размаху шмякнула этой палкой по незащищённой его улыбке.

– Зачем я тебе? – она закрыла лицо руками, чтобы не видеть, как он закорчится от боли, и услышала будто со стороны свой звенящий, готовый вот-вот сорваться на крик, голос:

– Позаботился и хватит! Выполнил волю брата, совесть твоя теперь чиста, можешь спать спокойно! Катись в свою Москву, и чтобы я тебя больше не видела! Мать Тереза ещё нашлась… нашёлся…

Она запнулась, потому что не знала, как надо правильно применять это имя, ставшее нарицательным, по отношению к мужчине. И бывают ли мужчины, которых можно так называть? Пока она решала эту сложную задачу, в комнате установилась какая-то подозрительная тишина. Женька раздвинула пальцы и осторожно посмотрела в образовавшуюся щёлочку. Олег спал, откинув голову на спинку кресла, спал красиво и безмятежно, как может спать мужчина, привыкший выполнять свой долг так же красиво и незаметно.

Она принесла из спальни подушку, попыталась пристроить у Олега в изголовье. Он приоткрыл глаза и пробормотал:

– Ты ко мне привыкнешь…

Потом обнял подушку двумя руками и, посапывая, совсем как маленький Тимка, заснул. Женька всю ночь просидела на полу возле него, до рези в глазах вглядываясь в родные, знакомые и такие незнакомые черты. Проваливаясь в воспоминания, снова будто бы поплыла по волнам и опять не могла достать ногами до дна, но бездна уже не пугала её, ведь она всё-таки научилась за эти годы плавать.

«Заяц-то в детстве не труслив» – вдруг вспомнила она их с Викой неоконченный роман. Подумала немного и решила: «И в отрочестве тоже».

Памяти моих родителей

Эта поездка всегда была событием. И молодые командирские жёны ждали её с нетерпением. Когда живёшь безвылазно в глухом уральском лесу, когда вокруг лишь волки да медведи, да кряжистые столетние дубы с кедрами, сжимающие небольшую «секретную» воинскую часть в плотное кольцо, так хочется хоть изредка пройтись в туфельках на тоненьком каблучке по настоящему асфальту, посмотреть на свое отражение в витринах магазинов, да и просто подышать воздухом пусть небольшого, но всё-таки города. Город! Он манил своими огнями и соблазнами (да какие там соблазны-то были в конце 50-х!) и они, молодые, счастливые, в нарядных крепдешиновых платьях, в габардиновых пиджаках с плечами на вате, с завитыми в крепкие кудельки волосами – они, наконец-то, поехали.

К воротам части подогнали шикарный брезентово-фанерный грузовичок и командирские жёны, недолго раздумывая кому из них сидеть в кабине, дружно взгромоздились прямо в кузов, где уже расположились пятеро солдат-первогодок. Они тоже отправлялись в город на выходной, это называлось – в увольнение.

Кое-как расселись. Неудобно, тесновато, но зато впереди целый день городской суетной жизни, поход по магазинам, и вообще… Праздник, одним словом. И так на душе легко и сердечно, что, кажется, любишь всех и каждого. И проблем никаких. Они завтра начнутся. А сегодня… Едем в город!

Несколько часов по неприметной лесной дороге на неудобном, скрипучем, подскакивающем на каждой кочке грузовичке пролетели быстро. Они даже попытались немного подремать, да в такой тряске разве уснёшь… Так и доехали, за разговорами, пересудами и смешливыми воспоминаниями о прошедшем дне рождения командира части, куда были приглашены с мужьями. Вернее, сначала мужья, а уже их – как довесок. «А помнишь, как Иван Иваныч…» – начинала темноволосая, та, что была постарше, и прыскала в ладошку. Ей тут же вторила маленькая блондинка, и они, тихонько повизгивая, давились смехом, но так, чтобы солдатики ничего не заподозрили. Как-никак – это их отец-командир, и честь его мундира ни при каких обстоятельствах не должна быть запятнана.