Ольга Мацкевич - Игры ветра. Рассказы, миниатюры

Одному человеку явился ангел.

– Ты кто? – спросил человек. Глаза у него горели от выпитого залпом портвейна и вечно подступающих к горлу слез.

– Я ангел и я пришел к тебе.

– Зачем? – по телу человека пробежала знакомая нервная дрожь. – Наверное, что бы спасти меня?

Рот его скривился, пальцы сами собой потянулись за сигаретой, но ангел только покачал головой.

– Нет, я не такой ангел. Я пришел, чтобы написать с тобой историю. Очень важную историю.

– И история конечно о том, как ангел спасает человека…

Он никак не мог подкурить, мял сигарету в руках, отчего горький табак просыпался на выцветшую рубашку. Ангел смотрел на него, склонив голову – он слышал, как в груди человека часто-часто бьется сердце.

– Нет. Эта история будет о том, как однажды один человек спас ангела, – улыбнулся ангел и зажег сигарету взглядом.

Глядя куда-то вперед, за горизонт, где рельсы соединяются друг с другом в одну точку, Человек думает «все это обман, параллельные никогда не пересекаются, нам просто не хватает остроты зрения, чтобы это увидеть». У него за плечами стоит Ангел, чувствует его злую радость и отчаянный темный восторг, и, склонив на плечо голову, непонимающе морщит лоб.

Весь день Человек полон своим чувством, и только вечером ангел подбрасывает ему статью о математике, доказавшем, что существуют пространства, в которых параллельные все же пересекутся.

Человек умолкает. Он внимательно читает статью, забывает о кипящем на плите чайнике, что-то чертит на поверхности стола руками…

В это время Ангел слушает его музыкальные записи.

Задумавшись, Человек смотрит перед собой и на секунду ему кажется, что в комнате есть кто-то еще. Но чайник свистит и захлебывается паром, а пластинка подходит к концу.

Теперь Ангел знает, что в их общей с Человеком реальности параллельные пересекаются лишь тогда, когда звучит музыка.

Бликов на стенах нельзя было видеть взглядом, но на минуту, всего на одну минуту в душное помещение скользнул луч солнца и каждый почувствовал – что-то изменилось. Не в пропахшем сигаретным дымом зале, но гораздо ближе. Что-то стало другим, незнакомым, страшным, исполненным красоты.

Спустя несколько минут один человек пил вино, а его скрипка лежала рядом прямо на барной стойке.

– Можете смеяться, – говорил он своему случайному собеседнику, скучающе уставившемуся в полупустой стакан, – но не далее как позавчера я видел одного из них. Одного из этого темного воинства, которое искушает каждый день и заставляет делать то, чего ты на самом деле делать вовсе не хочешь. А как еще можно объяснить то помрачение сознания, которое всегда подстерегает вдруг, абсолютно неожиданно, когда идешь бриться или даже покупаешь цветы девушке?

Собеседник делает попытку уйти, но человек заказывает ему еще выпивки и тот остается на какое-то время, погруженный в свои мысли.

– Вот сейчас ты держишь в руках тысячу рублей, – продолжает один человек и щеки его пылают, – тысячу рублей, чтобы купить те чудесные алые розы, и вдруг ты уже в узкой темной трубе, в конце которой видишь только то, что тебе подсовывают и, поверьте мне, это далеко не розы! А ведь ничего не остается кроме как идти этой гадости навстречу, кроме как завладеть ею снова и тем самым открыть себе выход из злополучной трубы хотя бы на время.

Говорил ли он дальше вслух или все это лишь проносилось у него в голове?

Никакие доводы не работают. Ум может сколько угодно лепетать, что ты взрослый, здоровый, самостоятельный мужчина, который сам расставляет приоритеты в жизни и сам принимает решения, но – раз! – и выбора никакого у тебя уже нет. Ты шатаешься, пьяный, по мокрым улицам или долго стоишь один, прислонившись щекой к шершавому камню недружелюбного дома, и струи дождя стекают тебе за шиворот. И ты сам не понимаешь, как такое могло случиться, так ты сюда попал.

Становится чуточку легче, когда видишь, как она торопится к тебе на встречу, как перебегает улицу, как, входя в кафе, отряхивает зонт, одновременно развязывая шарф, но легче становится не надолго, потому что видишь, даже отвернувшись и уткнувшись лбом в стену, все равно видишь, как она садится за пустой столик, оглядывает зал и терпеливо безропотно ждет тебя, ждет несколько часов, в то время как ты здесь, на улице, мокрый, грязный и без цветов, стоишь, прижавшись к шершавому камню, и холодные струи дождя текут по твоей спине. Ведь ты этого не выбирал, ты просто сам не заметил, как так получилось, ведь ты в жизни не обидел бы это дорогое тебе существо, может быть последнее, которое тебя еще любит. Конечно это оно всему виной, это темное воинство, эти мыслящие (и хитро мыслящие!) существа!

Большой глоток обжег человеку горло, он закашлялся и с силой потер глаза, то ли пытаясь привести себя в чувство, то ли чтобы избавиться от стоящих перед глазами образов.

На репетиции в понедельник. Разве он хотел говорить друзьям все эти грубые глупые вещи, разве хотел вести себя как безумный, молотить кулаками в стены, бить чашки, разбрасывать вещи, будто они его злейшие враги? Напротив, он всегда с почтением относился к вещам, ведь их кто-то делал, кто-то вкладывал в них свою душу, свое умение, свой талант. Талант… он похож на варенье, на которое летят осы и мухи.

– Может быть, не будь его у меня, эти сущности оставили бы меня в покое? – но в голосе его не надежда, а лихорадка, и случайный собеседник качает головой и отодвигается еще немного дальше.

– Нет, – думает один человек, – стоит совсем немного расслабиться, и они уже тут как тут, уже грызут, уже набрасываются, как тараканы на оставшиеся после ужина крошки, как только выключишь свет. Свет нельзя выключать, никогда нельзя выключать свет!

Влажные синие сумерки обступают человека со всех сторон, будто желая успокоить начинающуюся лихорадку. Он касается руками темных деревьев, потому что они всегда понимают, всегда слушают, в отличие от тех, кто остался в маленьком душном баре за закрывшейся дверью.

Желтые реки электрического света льются по мокрому асфальту, человек закрывает глаза и шепчет прямо во влажную кору дерева.

– Они никогда не слушают, они только едят, едят и трепятся, трепятся и едят! Но они же все чувствуют, все понимают, они же просто не могут, потому что никто не позаботился о них, никто не оставил для них зажженную лампу в коридоре, никто не приоткрыл для них дверь. Их же тоже обманывают, их же тоже заманивают в эту трубу и там показывают только тарелки и вилки, мягкие диваны и жестокие новости.

Люди не виноваты, это все эти ненасытные темные существа, эта жадная орда, которая присосалась к каждому, вот к каждому глубоко-глубоко, так глубоко, что сердце выворачивается, когда пытаешься хотя бы представить насколько.