Анатолий Цыганов - Шаман. Рассказы

Очнулся он уже в постели. Возле кровати хлопотал фельдшер, усиленно натирая Митькино тело спиртом. Радист застонал и попытался пошевелиться.

– Лежи, герой, – фельдшер поставил флакон со спиртом на тумбочку. – Ничего, через пару дней поправишься. Твоему крестнику уже совсем хорошо. А ты, брат, спать горазд. Сутки храпел. Мы уж волноваться начали. Я с городом связывался. Да там посоветовали тебя не трогать, а то я хотел санборт вызывать. Ты лежи, сил набирайся.

Фельдшер вышел, а Митька, скосив глаза, увидел на соседней кровати вездеходчика. Тот знаками показывал на флакон. Но тут вернулся фельдшер:

– Забыл спирт. Здесь опасно оставлять – быстро стащат. Скоро от посетителей отбою не будет. Завхоз приходил. Вот, вам по апельсину передал.

– Спасибо, доктор, – состроил кислую гримасу вездеходчик. – А нельзя ли обменять эти два прекрасных апельсина на один невзрачный флакон, который Вы забрали с тумбочки.

– Нельзя. Апельсины завезли на склад, а флакон один. И для вашего скорейшего выздоровления более полезными будут всё-таки цитрусовые.

– Доктор. А для «сугреву»? – водитель потёр ладонью впалую грудь.

– Для «сугреву» пейте чай, – фельдшер ушёл, а водитель обиженно отвернулся к стене, притворившись, что заснул.

Митька лежал с открытыми глазами и думал. Мысли перелетали с одного эпизода на другой, мешались и цеплялись друг за друга. Эта мешанина проваливалась куда-то и, снова закручиваясь в причудливый клубок, впивалась в мозг.

Водитель, не поворачиваясь, проворчал:

– Надо было сразу хватать.

– Что? – не понял Митька.

– Да флакон этот, с тумбочки, – сосед повернулся и приподнялся на локте.

– Какой флакон? – переспросил Митька.

– Да со спиртом.

– Слушай. У тебя есть другая тема, кроме выпивки? – Митька вдруг разозлился.

– Мить, ты чего? – удивился тот.

– Пошёл ты! Надоело!

– Слово нельзя сказать, нервные все стали, – вездеходчик отвернулся и затих.

К Митьке снова вернулись невесёлые мысли. Он лежал и размышлял. И чем больше задумывался, тем сильнее в нём закипала непонятная злость. Дался ему этот флакон. Слушать противно.

Вечером зашёл механик. Сообщив, что с тягачом всё в порядке и завтра уже можно ехать, он спросил:

– Митя, ты почему к тягачу бросился?

– Дурак потому что, – ответил тот, усмехнувшись.

– Нет, не дурак. Я вот не смог, а ты смог.

– Да уж.., – Митька закрыл глаза и надолго замолчал…

Фамилия Митьки была Савин. И исполнилось ему двадцать пять лет. А пить он бросил. Не насовсем конечно. А так, на время.

Рустам Тимергалиев умирал. Приговор врачей был окончательным и коротким. Рак поджелудочной железы. Высохшее тело уже не слушало слабых потуг волевого воздействия ещё теплившейся мысли. Любая попытка пошевелить пальцами ног или рук вызывала острую боль во всём теле.

Рустам открыл тяжёлые веки и обвёл мутным взглядом больничную палату. Пять соседних кроватей были пусты. «Не сезон», – невесело усмехнулся он. Глаза устали, и Рустам перевёл взгляд на потолок. От стены до стены тянулась глубокая грязная трещина. Вдоль трещины неторопливо ползла большая жирная муха. Доковыляв до стены, муха повернула назад и продолжила своё путешествие. «Надо же, – подумал Рустам. – Уже сколько дней она путешествует, и ни разу не видал, чтобы эта тварь куда-то летала. Чем же она питается? И не надоест ей ползать туда-сюда?»

В углу кто-то кашлянул. Рустам скосил глаза и растянул бескровные, с синим отливом губы в подобие улыбки. На грязно-зелёном больничном табурете, едва касаясь сиденья, сгорбившись, сидел его давний кореш, Васька Окороков.

– Привет, – едва слышно произнёс больной.

Васька радостно шмыгнул носом:

– Здорово, Рустам. Я тут к тебе в гости. Врачи не пускают. Говорю – брат я ему, а они не верят. Посмотри, мол, на себя и на него. Попробуй с ними поспорь. Ну, ничего, я через подвал. Говорят, там покойников возят. Жуть. Страху натерпелся.

Рустам слабо улыбнулся. Зная Васькину паническую боязнь покойников, он понял, какие усилия пришлось затратить другу, чтобы оказаться рядом. Рустам попытался приподняться, но силы его оставили и гримаса боли исказила лицо. Рустам закрыл глаза и откинулся на подушку.

– Слышь, Рустам. Ты живой? – донёсся до него испуганный Васькин голос.

– Живой я, живой. Только, что ты заладил: Рустам, Рустам. Басурман я, или забыл?

– Ладно тебе. Какой ты теперь Басурман. Вот выздоровеешь, тогда и будешь Басурманом.

Рустам едва шевельнул рукой, пытаясь отмахнуться:

– Всё, Вася. Кранты. Умираю я. Видал, вся рука исколота. Сестра морфий вводит, а это уже конец.

Рустам замолчал и уставился в потолок. Васька, пытаясь успокоить друга, бодро приподнялся на стуле:

– Брось ты, брат. Сейчас все болезни лечат. И у нас от них есть два лекарства. Водка с солью и водка с перцем. Тебе как? Можно?

– Мне сейчас, брат, всё можно. Давай своё зелье.

Васька, оглянувшись с опаской на дверь, вытащил из-за пазухи пол-литра, широким жестом поставил бутылку на тумбочку и полез в объёмный пакет. Выудив из пакета два стакана, кусок колбасы и полбулки чёрного хлеба, расставил закуску вокруг бутылки и вопросительно посмотрел на Рустама.

– Начисляй, – Рустам потянулся исхудавшей рукой за стаканом. Васька разлил водку, скоренько порезал колбасу и протянул стакан другу. Больной залпом осушил стакан и не почувствовал знакомого жжения в желудке. Приятель протянул кусок колбасы, но Рустам только слабо махнул рукой. Помолчали.

– Слышь, Василий. А я ведь последний, – еле шевеля бескровными губами, произнёс умирающий.

– Где последний? – вздрогнул Окороков.

– Аверина помнишь?

У Васьки похолодела спина. Колбаса вдруг пошла не в то горло, и он, поперхнувшись, закашлял. Сколько лет уже прошло, а надо же, вспомнил.

***

Полевой сезон закончился. На базе оставались только ремонтная бригада да заядлые рыбаки, изъявившие желание провести отпуск на таёжных озёрах.

Весеннее солнце светило круглые сутки, и отличить день от ночи можно было только по активности пуночек, большими стаями пролетающих над балками. По базе бродили разжиревшие от безделья собаки и гонялись за не в меру размножившимися леммингами. Летние звуки наводили тоску на оставшихся бичей, и те беспрестанно бегали на радиостанцию узнавать, будет ли сегодня борт или вертолёт прилетит не скоро.

Вертолёт прилетел под вечер. Загруженный под завязку буровыми шнеками, Ми-4 отрыгнул из своего чрева только одного пассажира. Сторож склада взрывчатых материалов, Аверин, возвращался из отгулов. Полтора месяца околачиваясь в посёлке, Аверин просадил все деньги, заработанные за сезон, и остатка хватило только на шесть бутылок водки, которые он бережно вёз в рюкзаке, чтобы угостить на базе корешей.