Владимир Гамаюн - Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим

Если всё будет хорошо, этот железнодорожный пейзаж я увижу только глубокой осенью, когда эти берёзки только начнут обнажаться, сбрасывая свой летний, пожелтевший сарафан и последние, уже засохшие серёжки, а ёлки и ели, разродившись своими шишками, семенами, будут по-прежнему блистать зеленью наряда. Но хватит лирики, я спрашиваю у аборигена дорогу и, полный самых радужных надежд, устремляюсь за посёлок, на базу старательской артели, где меня ждут работа, кров и пища.

Артель находится в двух-трёх км от посёлка и в пятидесяти метрах от железной дороги, думаю про себя: «Как они здесь живут, ведь этот грохот поездов днём и ночью?» Я ещё не знал, что перестука колёс, как и самого грохота поездов никто попросту не замечает, не знал, что и мне, привыкшему к рёву дизелей на буровых и судовых силовых установок, вскоре тоже всё будет до лампочки.

Спрашиваю работяг, где контора и захожу к председателю артели для знакомства и собеседования. Он долго листает мой трудовой «талмуд», который у меня на двух языках и в двух томах. Я начинал свой трудовой путь в тринадцать лет на целине в Казахстане, и на обложке трудовой было написано «Енбек китапшасы», что и означало – трудовая книжка. Ну а два тома получилось после двадцатилетней работы на северах в разных экспедициях, старательских артелях и на всевозможных сезонных работах.

Председатель ищет запись о работе и стаже бульдозериста, но её нет. В последней, колымской артели мне отметили только работу слесарем по ремонту бульдозеров «Комацу» и «Катерпилллер», а то, что я бульдозерист и мониторщик не зафиксировали, я же, будучи после тяжёлой аварии и почти четырёхмесячного пребывания в госпитале Сеймчана, не обратил внимания на то, что там мне намалевали кадровики.

Пред долго что-то кумекает и направляет в мастерскую на ремонт бульдозеров Т-170, Т-130. Выбора у меня нет, и я спешу согласиться, потом иду, устраиваюсь с ночлегом, а вечером, скудно поужинав, заваливаюсь на вагонную плацкартную шконку и, не замечая почти минусовой температуры в вагоне, проваливаюсь в небытие. Утром выхожу на работу, и «погнали наши городских». Скрипи зубами, но терпи, хотя на дворе ещё зима, но и долгожданная осень уже недалече, семь месяцев пролетят, не заметишь, если не сломаешься раньше срока.

В артели человек сто криворожских хохлов и человек десять русаков. Хохлы, как и положено, все сваты, браты, кумовья, кенты кентов и просто соседи. Я сам родился на Украине, но никакой радости от встречи с земляками и перспективы дальнейшей совместной работы я не испытывал. У меня уже был печальный опыт общения с этими жертвами неудачных абортов, но поживём-увидим, может, и уживусь с этими чертями, всё равно выбора у меня нет. Старательский люд ютится в списанных железнодорожных, снятых с колёс, пассажирских вагонах, они дёшево обошлись артели, но для старателей это далеко не лучший вариант. В вагоне можно перекантоваться несколько суток, пока ты доедешь из точки А в точку Б, но жить в нём шесть-семь месяцев подряд не больно удобно, к чему, впрочем, привыкаешь, не замечая сам, когда и как.

От небольшой котельной протянута теплотрасса и в вагонах, если и не жара, то под парой ватных одеял и телогрейкой сверху выспаться можно. Аналогично и с кормёжкой, если жирку не нагуляешь, то и с голоду не помрёшь, старатель, как собака, должен быть всегда голоден. Это легко для организма и работе не помеха, сытый старатель – ленивый, его в сон клонит и дурные мысли о женщинах будоражат, мешая работе. Чего в артели от пуза – так это работы, но это уже отличительная черта и специфика всех старательских артелей. Как отремонтируешь технику, так и поработаешь, как поработаешь, так и получишь.

Худая кормёжка хохлов мало волновала, у каждого из них было по паре чемоданов с салом, домашней колбасой, свиной тушёнкой, залитой смальцем по самую крышку. Какой уж тут голод? Те, кто жил среди своих, ели не прячась, потому что сей национальный «наркотик» был у всех, а те, кто жил среди москалей, то есть среди нас, обезжиренных русских, ловили моменты и жрали втихаря в кабинах своих бульдозеров, а то и ночью под одеялом: «А кацапам бог подаст». Но бог нам не подавал, он тоже за просто так, за здорово живёшь ничего не даёт, ни елея, ни просвирки пресной и уж тем более «Кагора» для причастия и во искупление грехов.

Работа

Капитальный ремонт бульдозеров делали каждый год, потому что весь промывочный сезон они работали на износ, сутками, неделями, месяцами. Если техника ломается, её чинят, если сломается человек, то он ничего не стоит, на его место тотчас придут другие жадные до работы и денег батраки, это конвейер, который нельзя остановить, и это естественный, почти по Дарвину отбор. Выживает сильный, слабое звено выпадает из жизненной цепи, не нарушая её целостности. Это закон жизни и старательской эволюции. А вот почему я так выразился, поймёте немного погодя.

На ремонте бульдозерных движков уже был моторист, тоже хохол, тоже земляк. Это был крепкий, наглый, почти всегда пьяный чувак. Он славился буйным нравом, и его побаивался сам шеф, потому что они дома были соседями, и шеф боялся его пьяных выходок. Как старший, он работал в небольшом цехе, в тепле, мне доставалась вся работа на улице, где мартовский ледяной хиус пронизывал до мозга костей. Я не ныл и воспринимал всё как неизбежное, северная закалка помогла мне в этом, я даже сочувствовал хохлам, ведь у них не было той школы выживания, как у меня. Правда, и у них было то, чего не было у меня. Это – жадность, зависть, продажность, готовность за гроши пойти на любую подлость.

Время шло, приближался сезон промывки, начало добычи золота. Я надеялся перейти на работу бульдозеристом или мониторщиком, но пред вызвал меня и объявил, что я уволен. Бульдозеристов якобы у него хватает, а мониторщиками будут работать его земляки, у которых не было никакой специальности, но они якобы быстро научатся. Это был крах. Я ему напоминаю, что он сам вызвал меня, что я якобы оставил «перспективную» работу, а сейчас вдруг оказался не нужен. Не по-людски это!

В том случае моё нежелание или неумение работать было не при чём, просто я как-то «косо» посмотрел на горного мастера, без должного уважения к его хохлятской особе, и вот оно – возмездие. Нехотя и скрепя сердце, босс спрашивает меня: «А какие ещё специальности у тебя есть?» – «Я – токарь, монтажник, сварщик, моторист, бульдозерист, мониторщик, хороший плотник». – «Ладно, ладно, хватит, а то ты до вечера будешь мне перечислять, пойдёшь плотником, будешь строить мне коттедж на ручье». – «А мне по херу, что делать, построю я тебе терем, не впервой».