Владимир Гамаюн - Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим

Это были шумные, весёлые, бородатые мужики, и, несмотря на тяжкий труд, в течение как минимум шести месяцев без единого выходного, усталыми и изработанными они не выглядели, о чём и свидетельствовал их громогласный хохот. Я тоже был один из них, но они сейчас были в куражах, а я в глубокой заднице, в промоте и в пролёте. Весь сезон артель лихорадило: то нет запчастей, то топлива, а то сразу ни того, ни другого. Только всё наладилось, оказалось, что что-то неладно с бумагами на землю и полигон, где уже началась промывка золота. В общем богатенький полигон у нас отобрали, но выделили другой, с ещё более бедным содержанием металла.

В общем, такая чехарда продолжалась весь сезон, пока почти в конце «пред» артели не выдал мне рублишек на дорогу в один конец, благословил и пригласил батрачить на следующий сезон, обещав, что уж тогда-то всё будет чики-чики. Он даже побожился, что после того, как окончательно подобьёт «итого», вышлет остальные трудодни мне домой, которого у меня не было. Свежо предание, и я это уже проходил, а полный расчёт он не даёт, чтоб старатели возвращались к нему в смутной надежде урвать уже заработанное. Сволочь, однако, как и большинство предов, но риск это, если хотите, издержки и специфика старательской работы. А так называемый «фарт», в моём случае ни при чём, просто рядовая непруха с невезухой, и если Фарт братец Фортуны, то эти две уродливые и несчастливые девки её сродные сеструхи и мои попутчицы.

С парнями я перезнакомился в дороге, в тряской будке ГАЗ-66, и у меня появилось такое чувство, что именно с ними я отпахал весь сезон. Через пару часов, очень откровенно и от всей души прокляв и дорогу, и водилу, бывшего танкиста, мы вытряхнулись на землю, которая тоже, казалось, вибрировала и тряслась. В небольшом зальчике маленького деревянного здания аэропорта мы расположились как дома, а пока суетились, устраивались да доставали припасы, вернулась вахтовка, предусмотрительно посланная в деревенское сельпо. Чтоб не мелочиться, взяли сразу ящик водяры, не гонять же машину зря, да и чтоб самим потом на «лечение» хватило. Плеснув водиле полный стакан на «посошок», они отпустили своё приисковое такси и принялись обмывать конец сезона. У меня такой радости и эйфории не было, и я, выпив с ними за компашку, вышел из прокуренной избы аэропорта на свежий воздух.

Посадочная полоса представляла собой таёжную просеку и кроме вертолётов и легендарного «Кукурузника», вряд ли какой другой лайнер мог не разбиться на этих кочках и пеньках. Осенняя тайга играла всеми цветами радуги, и я как цветные карандаши перебирал взглядом жёлто-багровые клёны, пожелтевшие тополя, берёзки, вечнозелёные ели и ёлки. Воздух ещё пах дурманом пряной травы и цветов, но в нём уже был запах первого снега, искры которого уже блестели в лучах осеннего солнца. Эти, пока ещё просто блёстки, и были предвестниками зимы, морозов и метелей.

Я никогда не встречал в якутской или колымской тайге клёнов, ясеня, дуба, но здесь в амурской тайге всё это жило, цвело и пахло. Преобладали, конечно, наша русская берёзка, ель, сосна, громадные лиственницы, были и кедрач с огромными шишками, и пахучая пихта. Всё это природное разнообразие радовало глаз человека, давало приют и корм всевозможным птицам, зверям и зверушкам. Говорят, что леса это лёгкие планеты, а какой воздух в лесу, особенно в утренние часы, когда нагревшаяся за день земля всё ещё отдаёт накопившееся тепло, источая ароматы всевозможных трав и цветов, запах хвои и почему-то пасеки, пчёл и мёда. Этот воздух можно пить, наслаждаясь каждым глотком, каждым вздохом.

Но приходит сюда человек, он хозяин всей этой природной лепоты и гармонии. Он приходит с топором и вонючей, трещащей бензопилой. Он – «гомо сапиенс», человек разумный, поэтому он валит деревья, уничтожая то, что должен был беречь как зеницу ока. Он крушит всё подряд, оставляя после себя лишь пеньки, обрубленные руки деревьев, ветки да задавленную, растоптанную молодую поросль, лес стал кладбищем.

Другие, не менее «разумные» и предприимчивые приезжают уже на машинах и бульдозерах. Этим нужно золото, много золота, всё золото до крупинки, до пылинки. Они делают матери-земле кесарево сечение и достают, выгребают из её чрева то, ради чего они готовы и родную мать убить. Это золото!

Такие же «дети» земли, истощая её недра, бурят скважины, высасывая земную кровь-нефть, артерии земли-матушки, реки и ручьи они перекрывают плотинами. Это как тромбы в сосудах человека. Все таёжные обитатели в ужасе и страхе улетают, убегают, уходят и уползают, кто не успел, тот погиб. Не лучше и обитателям морей, рек и океанов, их тоже травят, вылавливают, уничтожают, как только могут, и всё это делает Он, «человек разумный».

События последних дней, стресс и ранее выпитая водка сделали своё дело, от огорчения и жалости за нашу флору и фауну, за всю землю и землян, меня прошибла пьяная слеза, и чтоб как-то восстановить душевное равновесие, я вернулся в компанию старателей, налил стакан водки, провозгласил тост и стоя выпил за зелёного друга, нет не чёрта или зелёного «змия», но за лес! Стакан «антистресса» помог обрести мне утраченное было спокойствие и душевный комфорт. То, что я с этим перестарался, я понял только на следующий день, когда весь «позитив», приобретенный вечером, улетучился. На душе камень, во рту как кошки гадили, да и было ощущение, будто в дерьмо окунулся с головой. Ставлю сам себе неутешительный диагноз: давно не бухал, потерял алкогольно-спортивную форму, нужно срочно восстанавливаться и навёрстывать упущенное.

Про вчерашний вечер помню только, что долго под гитару орали песни, потом развели на улице громадный кострище и продолжили попойку уже возле него. Ночью кончилось «горючее», и пацаны помоложе упылили в деревню за самогоном, а вернулись с флягой ядрёной браги и двумя, кажется, совершеннолетними, но тоже ядрёными местными фрау. Угасавший было банкет вспыхнул с новой силой, продолжался до рассвета, и даже посыпавший с небес мохнатый снег не стал никому помехой. В это время я давно дрых без задних ног на чьих-то чемоданах и рюкзаках, заботливо укрытый чужой курткой, и мне, как и в детстве, снились то розовые сны восхода, то зелёные, с желтизной таёжные сны осенней природы.

Утром начальник порта по идиотски радостно объявил, что сегодня борта опять не будет по причине отсутствия топлива для самолётов. Я забыл сказать, что по улицам ещё шагали, как их потом назовут, «лихие девяностые». А по России всё ещё шёл чиновничий и бандитский беспредел: захват, именуемый приватизацией, заводов, фабрик, лесов, нефтяных и газовых скважин и уж тем более золотых приисков. Думаю, что всё это и было причиной «пролёта» нашей молодой артели, нас просто задавили. По стране шла мутная, злобная и беспощадная волна бандитских разборок, рэкета, заказных убийств, жизнь человечья гроша ломаного не стоила. Каждый хапал сколько мог, но более сильным и наглым всегда доставались более жирные куски. Работяги в это время не жили, а выживали, существовали, пытаясь понять, что происходит в нашем мире и в стране.