Александра Фокина-Гордеева - Душа без печати Бога

Дорога уходит вверх туда, где тени касаются солнца.
На ней никаких следов, линейность ровности плоской
Никаких доказательств летучести мыслей —
Ответы виноградом спелым зависли…
И больше никаких углов, узлов и узоров длинных,
И больше никаких шагов неуверенных, робких, зыбких…
Я останусь тут навсегда, в этих песках забвения,
Лишь выныривая иногда за очередным сомненьем.

Ты прости меня, душа моя,
Что, укрывшись с головой, я света твоего не замечала…
Только лишь еще вначале пару строк черкнула про тебя.
Прости, душа моя, что так нелепо я тобой в замызганных домах штаны до дыр стирала!
И, не смотря на все твои старания, не принимала во внимание неяркие тона кивков твоих.
Прости душа моя, что запросто, вот так, без лишнего раздумья, бежала в след ему, тебя теряв…
Еще тогда не ясно понимая пустого звука бьющихся зеркал…
Прости за тошноту и тучность городов, которые тебя из ночи в ночь терзали…
Тебя поистрепала, истощила свет прозрачный, за черте чем гонясь день от дня.
Не отпускай же на удачу всю жизнь мою без твоего огня.
Ты чуешь, чувствуешь все это, знаю я!
Украдкой ступая, словно тень, тебя и свет твой вспоминая.
Проскальзываю за тобой теперь, как ты тогда за мной не поспевая
Ты укажи мне путь и освети ту дверь, где ждешь меня, не ожидая…

Жил человек без души, но с красивым телом.
И вот он слонялся по миру безо всякого дела…
Вынимал, примеривал чужие души
Эта новее… а вот та, получше…
Оставляя кровавые раны,
Множил людей с дырами, кормил отравой…
Многих испортил лестью, некоторых ударом в спину.
Те, кто выжил, не смог вынести пустоты, в безверии сгинул.
Стонали ночами от невыносимого удушья
Люди обобранные, обворованные на души…
– Эй! Человек без души, верни мою сущность!
Верни веру в людей и легкость в насущном.
Ты ушел, так и не закрыв дверь, унес мой брелок с ключом.
Забрал черствый хлеб и банку с вареньем…
Вынес, все что мог, вытравил смех и веселье.
Гналась за тобой с оголенным мечем,
Но споткнулась о наваждение…
И так глубоко упала, что ни подняться, ни согреться…
Стой! человек без души, вот забери мое сердце —
Оно не может жить без души, а тебе в мою не одеться!
Ты забирай себе, все что осталось ни с чем,
Все, что спуталось и помялось, я постелю себе другую постель
Глубоко в земле, без простыней, подушек и одеяла.

Мы желаем быть ближе возможности вовремя остановиться,
Не стать частью массовой увлеченности, хаотичным ритмом.
В экстазе пустословия разгоняемся по полной,
Однозначно не попустит, придется искать чистые волны.
Притираемся боком да боком, дыры и ссадины
Нет уже мест гладких и ровных, лишь ямы да впадины…
По прямой бы пуститься, да петляют дороги,
Обойти, обползти, но сплетены в одно тугим рогом…
И уже пустота, вместо сказанного ранее.
Знать бы заранее всю эту конфитель,
И уметь во время переключать внимание.

Жизнь проведет черту, порогом разделит поле.
Пожелтеет картина в углу, пылью покроет шторы.
В полях моей памяти нет нити длинной и ровной,
Она лунной дорогой бредет за своей тенью ломкой.
В уголке моей памяти нет больше мест,
Все завалено старым хламом…
Только на снимке чужое лицо
С твоими глазами и новым шрамом.
Ты замолчишь, – в молчание есть спасенье,
Осунешься, сморщишься, что ж…
Твой выбор, пойти за сомненьем…
От всего что было, останутся лишь несколько нот,
Картина с вареньем и голубями, перо, чернила и черный кот.
Портрет молодой, красивой мамы, не отправленные письма отца.
Поношенные игрушки, два пистолета и старая гильза одна.
Красивые ровные ракушки…
Ни имен, ни мест, конкретных… только тени в безмолвии постигают
Сколько дней и ночей я одиночество принимала,
Сколько тысяч длинных дорог под моими ногами промчалось,
Что бы вернуться в родной чертог и найти ничего – пустоту, рваную рану.
Сколько всего поведать, привезти! Сколько подарков и сильных мыслей.
Но теперь только пыль веков на дверях свинцовых виснет.
То ли птица кричит, то ли девчонка стонет,
То ли память стоит и ждет, в какой-то нелепой истоме,
Там, в глубине воды, в которой нет отражений
И во мгле могил ни отсветов, ни движений.
Мир стал пустым, раздробленным и суровым.
Швы стерлись до дыр, оголяя тело сухое.
Разошлись на кусочки ровные и ломкие половинки.
Больше уже ничего не припишешь этой картинке.
Вместе где были мы и когда избегали печали.
Как это было тогда, еще до нас, в самом начале,
Еще до ровной черты, до проклятого срока.
Как в глубине безначалия, рукой опираясь на Бога.

Покрывало небо своим звездным валиком,
Все, что без путей, оказалось совсем маленьким,
Совсем недосказанным и ветренным.
Глупым и слепым, как сама посредственность.
Не ровным и без прикрас, где-то в середине пустоты.
С маленькой не запертой дверцей у кромки зари.
Я замотала дыру под названием сердце
И завязала в узел мокрое полотенце,
Вытирая то, что стекало с петель, не запертой узкой дверцы.
Ты не откроешь ее, пусть душа на распашку.
Тихо прийдешь в тот дом и заберешь рубашку,
Запирая всю наготу, шепот и ласки
О том что было у нас останутся лишь затертые сказки.
Все неважно, только звезды слабо мерцают
Мерзнут в своем, одиночество примеряя,
Окутывая своим сиянием слабым
Все, что ушло без причины и следствия, кануло к адам.
Слова что срубали с плеча и тыкали в клоаку,
Потерявших пути и терпящих бедствие.
Брошенные с горяча, как топор в след уходящему, мертвому
Я не отрекусь от себя, не стану зализывать раны,
Буду ее беречь и поправлять исправно.
Просто останусь в своем совсем бесчеловечном,
Только бы живой, пусть на миг быстротечный.

Нет порогов для своего я,
Нет совсем ошейников строгих.
Эго перекроет пути ведущие к ясности дня
И я не найду следы в глубине нашего итога.
Не распознаю присутствия твоего светлого лика
И буду жить как все – сухо, прямо, безлико.