Юрий Дружинин - Раз. Два. Полтора

Вскоре я получил первую посылку из дома, мама прислала мне кроссовки, несколько футболок, летние брюки и ветровку. Кроме того, были конфеты, кедровые орехи, печенье, кусочек серы и несколько пачек сигарет. Я по-братски разделил угощение, причем кедровые орехи никто кроме меня и Витька щелкать не умел, народ пытался грызть их как семечки, и никто не мог понять, как мы умудряемся аккуратненько раскусывать скорлупу поперек. И вкус серы тоже никто не оценил. Но тут, как говорят, хозяин – барин, зато нам с Витьком больше досталось. Я припрятал гражданку у себя в кондейке и в дальнейшем на мероприятия типа дискотек ходил уже в ней. Это было непередаваемое ощущение – снять форму и, пусть на час, вновь стать гражданским человеком. Мы постепенно втянулись в службу, тем более в ансамбле она не была такой уж суровой и сложной. Примерно через месяц у нас появился еще один боец – Столяров Виталя из Рязани. Его взяли в ансамбль танцором, в отличие от Вени, который на гражданке серьезно занимался танцами и имел соответствующую балетную худощавость, Виталя худобой отнюдь не страдал. Да и росточком особо не вышел, но на гражданке занимался в каком-то танцевальном клубе. И это, видимо, и сыграло в его пользу. Виталя оказался таким хитрым рязанским мужичком. Он быстро наладил со всеми контакты и скоро вместе с Веней ходил в художку на послеобеденную сиесту. Он умел дружить с нужными людьми. Про себя я могу сказать, что сам никогда не отличался таким качеством. Я всегда старался общаться только с теми людьми, с которыми мне было интересно, а не выгодно. Виталя же отличался редкой коммуникабельностью, и вскоре в столовой на раздатке ему в тарелку подкладывали кусочки пожирней. И даже давали с собой хлеб. А в дальнейшем он свел дружбу с кладовщиком, и когда пришла пора менять форму, то он, в отличие от меня и Витька, достал для себя и Вени атласную, а мы с Витьком – обыкновенную, х/б. Кроме того, он умудрился где-то достать для себя и Вени кожаные ремни, что считалось высшим шиком, ну а мы с Витьком конечно же не могли достать себе эту роскошь. Но, как говорится, не хлебом единым жив человек. Не все блага в жизни измеряются материально. Постепенно мы пообтерлись и стали более или менее коллективом. Ансамблисты отгуляли свои отпуска, и в ансамбле начались репетиции. В ансамбле кроме уже перечисленного рядового состава был довольно большой коллектив из сверхсрочников и вольнонаемных. Моим учителем и наставником стал старшина-сверхсрочник Ерощенко Леонид Иванович. В ансамбле он играл на электрогитаре, совмещая функции соло и ритм-гитариста. Он был высокого роста, носил усы и имел жену и двух дочерей. Вспоминая о нем, могу сказать, что он хороший и добрый мужик. Звал он меня Юрко в соответствии со своими украинскими понятиями. И мы довольно-таки быстро нашли общий язык. Был еще в ансамбле баянист Володя, сержант-сверхсрочник. Конферансье Андрей Харченко. И молодой парнишка-клавишник – тоже Андрей. Что самое удивительное и приятное, был в коллективе ансамбля и женский пол. Это просто здорово, когда в коллективе есть женщины. Они украшают суровую повседневность, и в их присутствии мужчины стараются быть немного лучше, чем, может быть, даже они есть на самом деле. Так вот, начнем с Люды, это наша флейтистка, дама неопределенного возраста, чуть за тридцать, обладательница стройной фигуры, непутевого мужа, двоих детей и огромных голубых глаз, спрятанных за очками. Были у нас три танцовщицы: две Лены, одна из них – жена нашего конферансье, та была постарше, и вторая Лена, помоложе. Обе Лены мнили себя чуть ли не звездами и до общения с нами не снисходили. Мы для них были не члены коллектива, а часть интерьера. Так относятся к сантехнику, который пришел починить кран. Только сантехник приходит не так уж часто, а мы все-таки встречались каждый день. Третья танцовщица, Ира, кроме того что, в отличие от своих коллег, была довольно общительна и не считала зазорным общаться с солдатами, была еще и очень симпатичная. Конечно же, у нее были кавалеры покруче, чем мы, и нам рассчитывать на что-то большее, чем дружеское общение, не приходилось, но все равно было приятно с ней просто поговорить. Была в ансамбле и дама уже солидного возраста, Валентина Николаевна Раховская, в должности завхоза. Кроме того, был у нашего капитана и заместитель, майор Гиконишвили Годерзи Ираклиевич. Человек довольно-таки своеобразный, с менталитетом восточного горца, испорченным тяжелой степенью алкоголизма со всеми вытекающими отсюда последствиями. Хоть роста он был и небольшого, зато страдал манией величия, усугубленной постоянными возлияниями. Видимо, великий его земляк товарищ Сталин оставил у него в душе глубокий и неизгладимый след.

Ансамблисты подтягивались часам к девяти. К тому времени мы обязаны были произвести влажную уборку. Лично я должен был проверить и подключить аппаратуру. Ансамбль начинал разучивать очередной эстрадный шлягер, балет разминался и разучивал различные танцы. В общем, все были при деле. Поначалу я не участвовал в репетициях: либо просто околачивался в фойе, либо, если были сигареты, курил на лестничной клетке. Но вскоре капитан потребовал, чтобы я присутствовал на репетициях, сидел за микшерным пультом и даже в определенных местах, например, когда мой наставник Леонид Иванович врезал на гитаре соло, добавлял немного реверберации (реверберация – это эффект эха, создаваемый с помощью электронного прибора ревербератора). В принципе мне это даже нравилось, ведь, по сути, в конечном итоге я настраивал звучание музыки именно так, как нравилось мне. Я мог выделить или наоборот сделать практически еле различимым звучание любого инструмента, будь то барабаны, гитара или бас-гитара, флейта или баян. Мог добавить реверберации, когда звучало соло гитары или флейты, мог добавить глубины голоса солисту. В общем, я чувствовал, что не просто сижу и бездумно поворачиваю ручки, а занимаюсь творчеством. Конечно, все эти нюансы я узнал не сразу, и не сразу у меня начало получаться создать хорошую согласованность звучания всех инструментов, но мне это было интересно и куда как приятней, чем работать, например, с лопатой – участь, которая постигла большинство моих собратьев. Так что я считал, что мне крупно повезло. Ведь, по сути, кроме прохождения службы я еще и приобретал довольно редкую специальность, которая, как я думал, может мне в дальнейшем пригодиться на гражданке. Но есть такая поговорка «человек предполагает, а господь располагает». Однажды в наш закрытый военный городок каким-то ветром занесло Андрея Макаревича, и он давал концерт в ГДО на нашей аппаратуре. Было здорово ощущать себя причастным к творчеству одного из «динозавров» нашей эстрады. Зал был забит до отказа. А после концерта, когда зрители разошлись, местная телекомпания брала интервью у Макаревича, а я собирал аппаратуру и впервые видел его вблизи, а не с экрана телевизора. Мне это казалось каким-то нереальным, ведь почему-то люди, которых видишь только с экрана телевизора, воспринимаются как какие-то небожители. А здесь видишь, что они обычные люди, можно было пожать ему руку или взять автограф. Но я не сделал ни того, ни другого. Почему-то это просто не пришло мне в голову. Казалось, что он обычный человек, ничем не лучше, чем, например, я, и какой смысл брать у него автограф…