Александр Котюсов - Дижестив. Читать, но не смешивать

На страницах новая эпоха. И директор новый. Восьмидесятые. Вторая половина. Завод работает еле-еле. Из последних сил. «Скоро тут все… пи-пи-пи, говорит Данила L. (матерные слова мы запикиваем, с первого же июля новый закон. – А. К. ). Ходжа Z мрачно кивает. Только их цех ТНП (товары народного потребления, понимает читатель. – А. К. ) может спасти «Свободу ». «Рыночной экономике нужны радиоприемники, электромясорубки, спецустройства для прочистки канализации, блокнотосшиватели, калейдоскопы», – и так далее… «Только мы можем что-то сделать… давайте продавать! У нас есть портативные приемники «Джаз», «Рондо» и «Поход». Почему бы не организовать секцию радиоприемников в нарвском универмаге?» И они получают добро от директора. И начинают торговать. Покупатели ломают стойку. За три дня расхватано восемьсот штук. А потом шоколад. Давайте делать шоколад. Столовая переоборудуется под шоколадную фабрику.

Кстати, про пи-пи-пи… В «Свободе» есть мат. Правда, немного. Всего раз 7—8, может, 10. Обычно он в книгах нужен для усиления, подчеркивания, аутентичности характера. У Букши он, скорее, для моды. Кто-то сказал автору, что в романе должен быть мат… вот она и вставила. Мат Букши не аутентичен. Апгрейду он не поддается и смотрится словно костыль в горшке с петуньей. Вот вы слышали хоть раз, чтобы женщина искусно обращалась с матерными словами?! Я – нет. Букша не исключение.

Упс… спотыкается взгляд на непонятных строках. Что это?

«Говжея изводстху кюк ментальноинструе. Новньюсмгыпрурлением в увеличерументального цени мощнодрести инстха явлонотется внение станляв электлялфизичесляй оботки, лятжеые порицехозволяют…» Редакторская ошибка, сбой в компьютере, палец свело на панели? Чей палец? Редактора? Корректора?! Нет! Автора! «Гальхуничесляе плякизвтодов внутвого планилякхуния, и пеический учасии ннов дам плякизводстве…» Это цитаты из романа. Слово в слово. Впрочем, где тут слова? Только текст. Набор произвольно связанных букв, междометий. Четыре страницы. Глава двадцать седьмая. О чем она? Загадка. Спросите лучше автора. Интересно, что она ответит. Может, это тот же поток сознания, только на таджикском? Интервью с гастарбайтером? Затесалось среди других. Жаль было выкидывать? Или это и есть та самая «обновленность» производственного романа? Задавали ли Букше этот вопрос при вручении премии?

«Нацбест» мог получить и Владимир Сорокин. Голосов малого жюри он набрал столько же, сколько и Букша. Два. Все решил Председательствующий. Юзефович выбрал молодую, подающую надежды. Читайте Сорокина, сказала она в своем интервью. У Сорокина среди прочих есть два романа – «Норма» и «Сердца четырех», которые я не смог осилить до конца. «Сердца четырех» – не удержался и в 99-м, дойдя до сцены, где один из героев перекатывал во рту откушенную часть мужского достоинства, ту, что венчает его, сдерживая рвотные позывы, открыл форточку и выкинул на улицу. Была ночь – надеюсь, обошлось без жертв. Утром на снегу нашел след. Книги не было. «Норма» вызвала похожие чувства. Только рядом не было форточки. Или я стал толерантнее. В «Норме» есть главы, пересказать содержание которых нельзя. Это и не главы даже – своеобразный поп-арт, если я правильно применяю это слово. Словесный поток, который выливает Букша на читателя в 27-й главе, идентичен нормо-сорокинскому. Я бы даже назвал это плагиатом, если так можно охарактеризовать расставленные в бессмысленном порядке буквы алфавита. Впрочем, Сорокин пошел дальше. В «Норме» есть глава, где на нескольких страницах множится буква «а». И все. Других букв нет. А «а» много. Сотни, тысячи. Одна за другой. Но Сорокин почти классик. Ему можно. Он даже на финал «Национального бестселлера» не приехал. А вот Букше еще рано. У нее все впереди… А-а-а… или б-б-б…

Девяностые, инфляция, зарплату не платят месяцами. Меняется жизнь на заводе. Не узнать «Свободу». «Танечка S, профсоюзный филолог, сидит у себя в кабинете. Дверь распахнута. В день ей приносят почти по сто обходных листов. Это значит – двенадцать в час. Один лист в пять минут. Каждые пять минут с завода „Свобода“ увольняется один человек. В месяц уходит две тысячи. Две тысячи человек в месяц увольняется с завода „Свобода“. И этот месяц не первый. Завод тает. Скоро от него ничего не останется».

Лишь бы выжить. Все площади в аренду. Все, что свободно. А свободно почти все. «Обучающие курсы для киллеров? Отлично. Производство пирожков с крысятиной? Окей, тоже бизнес. Кастинг б… (шлюх, – правка моя. – А. К. )? Добро пожаловать. Штампование поддельных документов? Оставайтесь с нами… такова жизнь». А следом уже братки, неизменный атрибут тех лет. «Они могут запугать… Могут просто взять завод силой. Проще простого: взять силой оборонный завод. Такое происходит вокруг сплошь и рядом. Это обыденность. Твоя жизнь тут ничего не изменит. Сколько месяцев не жрали твои рабочие? Ветераны труда, которые отпахали на это государство по полвека? Их предали. И тебя предали».

Братки требуют – подпиши, подпиши, а то подавим. Директор не подписывает. «Разбазаривать „Свободу“ я не дам». Герой!

«Отрывать от себя, но нужно сокращать убыточные подразделения, ликвидировать их, структурное преобразование производства, начать работать и делать не мясорубки, а то, что наш завод умеет и должен делать, мы с F создали, преобразовали, много раз пришлось съезжаться в площадях, оптимизировать бесконечно, F стал начальником производства, я замдиректора, D затыкал все дыры и спасал завод от разрухи, мы организовали новую параллельную производственную структуру, а NN не, туру-туру, один ответ пустяк», – цитата уже из 32-й главы. Поток… поток… поток. Теперь уже на русском. Еще на четыре страницы. Забыт таджикский. Правда, здесь чуть понятней. Читайте чаще Сорокина.

Близится к завершению роман. А с ним и завод «Свобода». Кому в наше время нужны военные предприятия. Заказов с голубиный клюв. В романе сорок глав. Сороковая глава (вспоминаем опять – глав-то сорок) – поминки по «Свободе»? Не тут-то было! Новый инженер. Аш! Это фамилия у него такая. Как у водорода. Написана по-русски, латинские буквы ушли в небытие. Сороковая глава – поминки, но поминки по прошлому. Впереди новая жизнь. А тут еще и пацан появляется на страницах, сын уборщицы, пять лет, шесть, ходит, оглядывается. Может, он и есть будущее завода, его директор… еще лет через пятьдесят. И фамилия у него соответствующая – Соломаха, «от слов „соло“, то есть один, и „махач“, то есть драка». «Значит ты – это тот, кто в одиночку может победить многих», – объясняет пацану работник завода. Может, парень и победит всех, поднимет завод, наполнит его новой жизнью? Все должно быть хорошо. Поколение NEXT рулит. В том числе и премией «Национальный бестселлер». Хэппи энд.